Итальянский секретарь

Глава VI

Холируд-Хаус

Я опасался, что нас высадят из поезда под проливным дождем на подступах к Эдинбургу – во имя столь необходимой секретности. К счастью, этого не произошло; но мы не попали и на удобный (хоть и чересчур людный) перрон вокзала Уэверли в центре города. Вместо этого поезд остановился на более спокойной станции Принсез-стрит, близ массивного утеса, на вершине которого возвышался древний и зловещий силуэт Эдинбургского замка. Едва мы вышли из здания вокзала, все те же наши «энергичные» и безымянные попутчики запихали нас в одноконный экипаж, и двое молодых людей из флотской и армейской разведок – теперь они представлялись нам если не друзьями, то старыми знакомыми – вскочили на запятки и примостились там. Экипаж помчался прочь, вниз, боковыми улочками притихшей в рассветном тумане столицы Шотландии.

Дождь наконец перестал, но я почти не обратил внимания на этот ободряющий факт; Эдинбург – город каменный, в большей степени, чем любой другой из тех, что я знаю, – каменные дома на каменных скалах, – и даже в ярком солнечном свете сохраняет суровый и даже мрачный вид. Впрочем, судя по превратностям, испытанным нами в пути на север, наше место назначения и не могло быть иным – впрочем, как и состояние нашего духа. Я пытался убедить себя, пока мы мчались в карете, что меланхолия моя навеяна дорожными переживаниями, а не видом здешних мест. Однако подобного рода мысленные усилия требуют спокойной обстановки, а в компании братьев Холмс про спокойствие приходится забыть.

Разговор в экипаже – как и в нашем купе на последнем отрезке пути – шел уже не о великих державах и судьбах мира, но о том, как Холмсу удалось узнать, что Ее Величество в последнее время страдала зубной болью, и ей удалили зуб за день до Майкрофтовой телеграммы, а также о том, имеют ли эти факты какое-то отношение к нашему делу. Майкрофт заявил, что его брат, несомненно, добыл сведения из каких-то собственных источников. Холмс на это ответил, что ему, конечно, не составило бы никакого труда добыть такие сведения, поскольку о поездке королевы, разумеется, знала вся обслуга Балморалской резиденции; но он даже не пытался этого проделать. Майкрофт продолжал требовать от Холмса объяснений – откуда у того верные сведения; он, само собой, не рискнул произнести слово «догадка». Холмс наконец объяснил, что королева, как известно, никогда не покидает своих угодий в Балморале, приехав туда на ежегодный отдых, если ее не вынуждают к тому государственные дела или какие-то личные неотложные нужды. Ни о каких официальных поездках королевы в последнее время не сообщали; в то же время, если бы возникла какого- либо сорта медицинская потребность, любого специалиста из любой страны мира просто привезли бы к ней (как это уже случалось). Но есть одна хворь, для лечения которой любому человеку, даже власть имущему, нужно усесться в наводящее ужас врачебное кресло: это непроходящая, острая зубная боль. То, что визитов было два, с относительно недолгим промежутком, указывало, что дантист предписал удалить больной зуб. В первый раз, когда он заявил о такой необходимости, королева, видимо, отказалась, доверившись целительным свойствам времени; но решение оказалось неудачным, и вскоре острая боль вынудила королеву совершить второй визит, во время которого возмутитель спокойствия был удален.

Нежелание Майкрофта назвать причину поездки Ее Величества в Холируд-Хаус лишь убедило Холмса в том, что эта причина была личная. Майкрофт, с его скрупулезным вниманием к деталям, мало что мог бы счесть не имеющим отношения к делу, ведь нам до сих пор была неизвестна истинная, полная природа этого дела; и, хотя некоторые личные аспекты здоровья Ее Величества могли войти в эту категорию, если они тривиальны – какая тривиальная проблема могла заставить королеву прервать любимый отдых и совершить столь утомительную поездку? Кроме того, когда такая высокопоставленная особа преклонных лет теряет зуб, она может стать мишенью для насмешек, если о ее беззубости станет известно журналистам и публике. Поэтому Майкрофт и скрыл, в чем было дело – и тем самым невольно для себя помог брату раскрыть тайну.

Но Холмс не ограничился констатацией факта об извлечении монаршего зуба; пока мы кружили, огибая медленно просыпающееся сердце Эдинбурга, и сворачивали на одну чрезвычайно узкую улочку, которая должна была привести нас на окраину обширного королевского парка, окружающего Холируд-Хаус, Холмс заявил, что этот визит к дантисту чрезвычайно важен.

– Весть о грядущей поездке, – объявил Холмс, даже не скрывая своей озабоченности, – должна была молниеносно разнестись среди всей обслуги Балморала – не только о самом факте поездки, но и о ее причине: никакая иностранная разведка в результативности своей не сравнится с челядью важного дома. Следует принять во внимание, брат, что анализ любого заговора против королевы, включающего в себя, либо объясняющего убийства Синклера и Маккея…

– Позвольте, Холмс, – перебил я, – неужто мы вправе так сразу сделать вывод, будто эти события как-то связаны между собой, а тем более – что они имеют отношение к угрозе, нависшей над королевой?

– Невозможно, или почти невозможно, чтобы такая смертоносная молния ударила дважды подряд и так быстро, совершенно одинаковым образом и в одном и том же месте, Ватсон, – отвечал Холмс. – Ваш последовательный скептицизм весьма похвален, но это единственный факт, который мы можем расценивать как данность. А коли так, Майкрофт, если мы по-прежнему считаем, что эти убийства связаны с заговором против королевы, мы не можем не рассматривать всю балморалскую прислугу, да и самого зубного врача как вполне вероятных его участников.

– Дантист – возможно, – ответил Майкрофт, слегка раздраженно, как мне показалось, – но замковые слуги? Быть этого не может. Все они – проверенные люди, преданные Ее Величеству, неоднократно доказавшие эту преданность за многие годы служения во дворце. А это – я думаю, нет нужды объяснять – не самая легкая служба, в особенности после кончины принца-консорта.

– Дорогой Майкрофт, это доводы в мою пользу, а не в твою, – быстро возразил Холмс. – Плодом многолетней службы может быть не только преданность: для определенных типов личностей это скорейший способ взлелеять затаенную обиду, и это особенно верно, если служат они королевской семье. Те, кто занимает свое положение «милостью божьей», с детства не приучены полагать свои желания неразумными либо капризными. А вознаграждение за предательство в подобных ситуациях может оказаться неизмеримо выше, нежели обычное расхищение хозяйских фондов, какое может случиться в доме, скажем, деспота-стряпчего.

Майкрофт уже готов был ответить какой-нибудь резкостью, но помедлил, мягко поднес к плотно сжатым губам затянутую в перчатку руку, поразмыслил и, наконец, медленно кивнул.

– Мне не нравятся твои инсинуации, Шерлок, – неохотно вымолвил он. – Но я не настолько глуп, чтобы назвать их беспочвенными. Полагаю, стало быть, что тебе потребен список всех, кто ныне служит в Балморале?

Холмс кивнул и, к моему вящему изумлению, извлек из внутреннего кармана сюртука авторучку и небольшой блокнот.

– А я полагаю, что ты готов мне его предоставить?

– Разумеется, – согласился его брат.

– По памяти? – не выдержал я, даже толком не осознав, насколько неразумно это прозвучало.

– Мой брат вверяет серому веществу, содержащемуся у него в черепной коробке, секреты нашей империи, – ответил за него Холмс. – Думаю, что список Балморалской прислуги не представит для него никакой сложности…

Так и вышло. Список в конце концов разросся до нескольких десятков имен, но у Холмса-старшего перечисление всего замкового штата не вызывало, похоже, ничего, кроме смертельной скуки, хотя с задачей он справился, не успели мы покинуть тесных пределов Эдинбурга. Скука эта обратилась в неприкрытое отвращение, когда в конце Майкрофт приписал имя городского зубного врача королевы; однако негодование это и сравниться не могло с пылким раздражением и даже гневом, вспыхнувшим, когда младший брат его