Эрбор опять извлек из кармана серебряный портсигар, но, видимо, вспомнил, что здесь нет пепельницы, и убрал его.
— Разумеется, я не мог ему сказать, — продолжал он, — «Биттон, дружище, я думаю, что у вас находится принадлежащая мне рукопись. Отдайте ее мне». Это было бы нетактично, и, думаю, в этом не было необходимости. Я ожидал, что он по собственному желанию покажет мне свою находку. Затем я осторожно повел бы дело, объяснил бы ему, в какие неудачные обстоятельства он попал, и сделал бы ему серьезное предложение. Поймите меня! За принадлежащую мне собственность я готов был заплатить ему цену, которую он назовет! Я старался всеми силами избежать недостойных перебранок и ссор.
Но, инспектор и вы, уважаемые джентльмены, поверьте, это было трудно. Вы знаете Биттона? Ага! Я знал его как упрямого, своенравного и скрытного человека, как маньяка, который лелеет свое сокровище, не желая делиться им с другими знатоками. Но я не ожидал, что с ним будет до такой степени трудно. Он не заговаривал о своей находке, как я надеялся. Несколько дней я пытался намеками навести речь на этот предмет. Я думал, что он просто не понимает, о чем идет речь, и опасался, что мои намеки становятся настолько откровенными, что озадачивают даже членов его семьи. Но сейчас я понимаю. Он все знал и подозревал меня. Он просто строже, чем обычно, оберегал свою тайну. Для меня это было неприятно. Тем не менее со временем я намеревался заявить ему о своих правах на рукопись. По закону, — вдруг спокойный голос Эрбора приобрел жесткие нотки, — я не должен платить ни пенни за то, что принадлежит мне.
— Так вы заключили или нет сделку с мистером Мак-Картни о купле-продаже рукописи? — поинтересовался доктор Фелл.
Эрбор пожал плечами:
— Фактически да. У меня был должным образом оформленный опцион сроком на три месяца. Разумеется, я не собирался выкладывать пять тысяч долларов за манускрипт, которого не видел, даже на основании сказанного доктором Робертсоном. Тем более за рукопись, которая могла быть утеряна или уничтожена к тому времени, когда я заявлю на нее свои права. Однако фактически она принадлежала мне.
— Значит, вы сказали Биттону, что она ваша?
Ноздри Эрбора затрепетали от злости.
— Разумеется, нет! А иначе разве он пошел бы на такой безумный поступок — стал бы искать помощи полиции, когда она исчезла? Но мы еще не дошли до этого. Представьте сложность моего положения. Я начал понимать, что, если я спрошу его напрямик, этот… этот одержимый может поднять скандал. Он мог отказаться и сомневаться в моем праве. Мои права легко доказуемы; но это будет означать задержку и всякого рода осложнения. И что хуже всего, он мог заявить, что потерял рукопись! Я представлял себе, что он вполне способен вызвать полицейского, чтобы меня выгнали из его дома.
Весь вид мистера Эрбора выражал острейшее нежелание видеть себя в этом положении. Генерал Мейсон деликатно покашлял, а доктор Фелл ухитрился покрутить свои усы, скрывая усмешку.
— И в этот решающий момент, — продолжал Эрбор, постукивая кончиком зонта по полу, — все разлетелось в прах! Рукопись украли. И заметьте, я — именно я — понес потери.
Итак, джентльмены, — он обвел всех по очереди внимательным взглядом, — вы понимаете, почему я пустился в столь длительные пояснения и почему я стремлюсь установить принадлежность этой рукописи. Биттон наверняка считает, что ее украл я. Меня не слишком тревожит, что он обо мне думает; я даже не намерен открывать ему на это глаза. Но мне не хотелось бы, чтобы и полиция придерживалась этого мнения.
В тот уик-энд, когда пропала рукопись, меня не было в доме Биттона. Я вернулся только сегодня утром. Я гостил у мистера и миссис Спенглер, у моих друзей, которые живут неподалеку от моего коттеджа, о котором я говорил, в Голдерс-Грин. «Ага, — говорит проницательный Биттон, — у него есть алиби». И проявляет неслыханную наглость, позвонив им, чтобы его подтвердить. «Ага, — говорит он тогда, — это сделал человек, которого он нанял».
Приблизительно такие мысли могли возникнуть в воспаленном воображении Биттона. Но скажите, бога ради, зачем мне организовывать кражу рукописи, которая и так мне принадлежит?
Эрбор замолчал и сложил руки на груди с видом закончившего выступление оратора.
Наступила пауза. Присевший на край стула Хэдли кивнул.
— Полагаю, мистер Эрбор, — сказал он, — вы готовы доказать законность вашего заявления?
— Естественно. Договор между мной и мистером Мак-Картни составлен в присутствии моего нью- йоркского юриста и должным образом заверен. Копия этого договора в настоящее время имеется у моего поверенного в Лондоне. Если вы пожелаете все это проверить, я буду рад вручить вам его визитную карточку.
Хэдли развел руками:
— В таком случае, мистер Эрбор, больше нам нечего сказать. Сэр Уильям просто надеялся, что его открытие пройдет незамеченным. — Хэдли говорил холодно и спокойно. — Даже если бы вы… гм… изъяли рукопись, чтобы избежать проблем с сэром Уильямом, полиция ничего не смогла бы с вами поделать. Не могу сказать, что это было бы этичным поступком, скажу откровенно, я назвал бы его весьма похожим на кражу, но, по существу, все это вполне законно.
Мистер Эрбор всем своим видом выражал неудовольствие и даже раздражение. Он даже попытался напыжиться, но наткнулся на ледяной взгляд старшего инспектора. Тогда мистер Эрбор снова приобрел безмятежный вид.
— Но опустим все это, — несколько натянуто заметил он. — Абсурдность вашего предположения настолько же очевидна, насколько… гм… ваше примечательное поведение. Чтобы человек известного положения… — Он снова передернулся от неприязни и негодования, но овладел собой. — Для моих знакомых в Нью-Йорке это прозвучало бы просто смешно. Ха-ха! Очень смешно, поверьте. Но думаю, мы согласились на том, что все совершенно законно.
— Не совсем, если дело касается убийства, — возразил доктор Фелл.
В комнате повисло внезапное и гнетущее молчание.
Доктор обронил это замечание небрежным тоном и наклонился, чтобы потрепать по голове собаку, свернувшуюся у его ног. В тишине слышался шорох падающих на каминную решетку угольков и отдаленное пение рожков на плацу. Услышав звук рожков, генерал Мейсон машинально потянулся посмотреть на часы, но вдруг замер с напряженным взглядом.
Эрбор уже надевал пальто, собираясь уйти, но после фразы доктора Фелла тоже остановился.
— Простите? — недоуменно спросил он.
— Я сказал: «Не совсем законно, если дело касается убийства», — громче повторил доктор Фелл. — Не уходите, мистер Эрбор. Теперь мы поговорим об убийстве. Это ведь вас не удивляет? Некоторое время назад вы сами предлагали обсудить эту тему. — Его полусонный взгляд стал осмысленным и проницательным. — Разве вам неизвестно, мистер Эрбор, кто убит? — продолжал он.
— Я… Я слышал, как об этом говорили, — ответил тот, пристально глядя на вопрошавшего. — Кто-то назвал имя Дрэкелл или Дрисколл, что-то в этом роде. Но я не вмешивался в эти разговоры. Какое отношение ко мне может иметь человек, убитый в Тауэре?
— Его звали Дрисколл, Филип Дрисколл. Это племянник сэра Уильяма Биттона.
Какого бы эффекта ни ожидал добиться доктор Фелл своим сообщением, результат был поразительным. Эрбор побледнел, даже побелел, и на его щеках проступили красные пятна. Изящные очки дрогнули у него на носу, и он поправил их дрожащей рукой. Ясно было, что у мистера Эрбора слабое сердце. Потрясение было как моральным, так и физическим. Хэдли встревоженно шагнул к нему, но мистер Эрбор махнул ему рукой.
— Вы должны простить меня, джентльмены, — пробормотал он. Затем его голос стал тверже. — Я… Для меня было потрясением услышать имя человека, которого я… которого я знал. Этот Дрисколл… Он был невысоким молодым человеком… дайте вспомнить… с рыжими волосами?
— Да, — флегматично подтвердил доктор Фелл. — Значит, вы были с ним знакомы?
— Я… Да… То есть мы встретились с ним… э… в прошлое воскресенье, за обедом у Биттона. В тот самый день, когда я приехал в Лондон. Я не расслышал тогда его фамилию. Все называли его Фил, так я запомнил. Племянник Биттона…
Генерал Мейсон вытащил из кармана брюк плоскую фляжку и протянул ему.
