– Вот именно. На женщине моложе его более чем на двадцать лет.
Хотя эти слова были вполне обычными, они болезненно кольнули в потаенный уголок сердца Гэррета Эндерсона. Ему показалось, будто стены маленького душного бара начали надвигаться на него.
– Моложе на двадцать лет? – переспросил он. – Кто эта девушка, Ник? Как она выглядит?
– Откуда я знаю, черт возьми? Разве я разговаривал или переписывался с кем-нибудь из родственников?
– Ладно, не злись.
– Ее зовут Дейдри. – Ник бросил окурок в пепельницу. – Могу тебе сообщить только то, что она происходит из очень хорошей семьи. Правда, денег у нее никаких, но во всех прочих отношениях она вполне приемлема – даже старина Долиш это признает. «Очаровательная молодая леди, – говорит он, – и очень сговорчивая. Она вполне подходит Пеннингтону и даже произвела хорошее впечатление на твоего деда». Насколько я понял, дядя Пен познакомился с ней на концерте, и они тайком зарегистрировали брак, как мои родители в двадцать втором году, после чего Пен привел ее домой.
– И что сказал старый Кловис?
– Что он мог сказать, увидев, что девушка идеально подходит Пену, тем более что тот был уже далеко не молодым петушком? Если ты думаешь, что все прошло гладко, то ты не знаешь Кловиса. Но девушка ему понравилась, и в конце жизни у него даже характер немного улучшился. Как бы то ни было, Кловис может подождать, ибо мы приближаемся к последнему акту и взрыву. Как тебе известно, двадцатого марта этого года у отца случился сердечный приступ в гимнастическом зале его клуба, и через час он умер в пресвитерианской больнице. На следующей неделе, когда мы все еще были заняты похоронами и прочими хлопотами, моя мать получила последнее письмо от тети Эсси. «С прискорбием сообщаю, что бедный отец скончался во вторник вечером. Но не горюйте, ибо он покоится в мире». (На деда это не слишком-то похоже.) Кловис бродил по саду при восточном ветре, устраивая разнос садовникам, а бронхопневмония в восемьдесят пять лет не шутка даже с нынешними чудодейственными лекарствами. Короче говоря…
– Ну?
– Кловис умер из-за своего дурного характера – по крайней мере, мы так думали. А затем произошел взрыв. В середине апреля из Англии пришло еще одно письмо, но уже не матери, а мне, и не излияния чувств от тети Эсси, а скучное деловое послание от адвокатской фирмы «Долиш и Долиш» в Лимингтоне. Понадобилось несколько писем авиапочтой, чтобы прояснить ситуацию, но в конце концов нам это удалось. В Грингроуве было не все в порядке. Они обнаружили новое завещание.
– Новое завещание?
– Составленное Кловисом без свидетелей, но написанное его почерком и, бесспорно, законное. Кловис никогда не переставал размышлять над судьбой своего состояния – он написал завещание и спрятал его в доме в таком месте, где его рано или поздно должны были обнаружить. Находка вроде бы представляла собой драматическую историю, подробности которой мне пока неизвестны. Датированный 1952 годом новый документ аннулирует предыдущее завещание. Дядя Пен остается ни с чем, а тетя Эсси снова даже не упоминается. Все, чем обладал покойный Кловис, – деньги, ценные бумаги, недвижимость, включая, разумеется, Грингроув, – безоговорочно отходит его «старшему сыну Николасу Ардену Баркли», а если упомянутого Николаса Баркли не будет в живых, то… то…
– Ну? – поторопил Гэррет. – Кому достанется все?
– Мне! – рявкнул Ник. – «Моему любимому внуку Николасу Ардену Баркли-младшему с надеждой, что он окажется более достойным человеком, чем его отец, и с уверенностью, что он окажется достойнее своего дяди». Ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное?
Пыльная комната с портретами в позолоченных рамах, как и весь столь же пыльный старый дом в южной части Ковент-Гардена, слегка задрожала, когда реактивный самолет взмыл в небо. Ник Баркли вскочил на ноги. Справившись с испугом, он указал на два пустых стакана:
– Послушай, Гэррет, я не могу платить за выпивку и даже заказывать ее в чужом клубе, но, учитывая твое недавнее предложение…
– Да, прости. Фред, еще два мартини!
Бармен смешал коктейли, наполнил стаканы и скромно удалился. Опираясь одной рукой на стойку, Ник чокнулся с Гэрретом:
– Ну, за удачу.
– За удачу!
– Неужели ты не понимаешь, Гэррет? Старик оставил все мне, но я в этом не нуждаюсь. Так не пойдет! Я приехал, чтобы все уладить.
– Понимаю, но каким образом?
– Черт возьми, неужели они принимают меня за алчного ублюдка? Дядя Пен получит свое наследство, а тетя Эсси будет хорошо обеспечена. Что бы ни говорили о Пене, скрягой его не назовешь. Целый месяц, в течение которого он считал себя наследником, дядя Пен договаривался о пожизненном отчислении для Эсси трех тысяч в год. Так и должно быть. А остальное получит сам Пен – и в первую очередь Грингроув. Он живет в прошлом – потому так и любит это место. Конечно, по словам Долиша, для этого понадобится какой-то юридический фокус-покус. Но его можно осуществить.
– Значит, ты говорил с Долишем?
– Звонил ему по междугородному сегодня утром. Мы активно переписывались. Завтра он приезжает в Лондон и расскажет мне обо всем. Слушай, Гэррет, не мог бы ты съездить со мной на этот уик-энд в Грингроув поезд отправляется с вокзала Ватерлоо в пятницу вечером – и оказать мне моральную поддержку?
– С удовольствием. А что, есть какая-то особая причина, по которой тебе может понадобиться моральная поддержка?
– Боюсь, что да. Там царит сущий ад с тех пор, как нашли новое завещание. Кстати, его нашла Эсси. Дядя Пен бродит по дому в старомодном жакете, какие носили лет шестьдесят тому назад. В доме даже поселился доктор, чтобы за ним присматривать. Должно быть, его здорово выбило из колеи известие, что он не является хозяином поместья. Конечно, дядя Пен нервничает – это неудивительно с его темпераментом.
