хотел, а так – хватит тебе до дома дойти. Витёха, отрежь-ка ему два кончика заместо шнурков.
Пока Серёга продевал в дырочки разлохмаченные кончики веревочных шнурков, за окном прошуршали по гравию шины, гуднул гудок, хлопнула дверца. Витёха вышел на секунду, и сразу же вернулся – с Серёгиной непросохшей одеждой и еще одним мобилой, высоким, в оранжевой форменной куртке и в черном толстом жилете поверх нее.
И с автоматом под мышкой.
– Этот, что ли, Паслёнов? – спросил мобила злым голосом. Потом забрал у Витёхи Серёгины штаны и рубашку и швырнул Серёге на колени. – Забирай и выходи. После оденешься.
– Ну, ведь подходит, по приметам-то? – спросил Витёха. – Смуглый и кучерявый.
Мобила ничего не ответил, и тогда Витёха спросил уже у Серёги:
– Чего же ты, земеля?.. Террористничать нехорошо…
– Спасибо за всё, – ответил Серёга.
– Чего уж… – пробормотал Витёха и посторонился, когда Серёгу выводили.
У дверей стоял белый патрульный фургончик, на борту было оранжевым написано: Служба Без Опасности. Одеться Серёге не дали. Мобила рывком распахнул заднюю дверцу и толкнул Серёгу внутрь, на грязный железный пол, сам тоже залез следом. Так и поехали: Серёга – плашмя на полу, как лягушка на листе кувшинки, мобила над ним, на откидной скамеечке, сапог на Серёгиной шее, чтобы не дергался. Будешь тут дергаться, когда тебя с автоматом охраняют! Серёга дергаться и не стал, лежал тихо, только подгрёб под себя одежду, прижал комком к животу. Ехали молча, без происшествий. Если, конечно, не считать происшествием то, что мобила один раз сморкнулся Серёге на спину и растёр потом это всё сапогом.
Серёга не протестовал. Только думал – его убивать уже везут, или ещё нет? Но так и не надумал ничего.
Привезли, как оказалось, в очень знакомое местечко – в Прибытковское отделение КоМЧеЭс. На выходе снова заломили Серёге локоть к затылку и втащили по ступенькам внутрь, проволокли по коридору, открыли Серёгиной макушкой дверь в кабинет следователя Манюнина, и швырнули Серёгу на пол. Пол был деревянный, поэтому ударился Серёга не сильно.
Манюнин очень обрадовался встрече. Только нехорошо как-то обрадовался.
– Ты смотри-ка! – сказал он, выходя из-за стола. – Какие люди в голом виде! Паслёнов-Маслёнов, собственной персоной! Нет-нет, ты лежи, не вставай пока! Отдыхай, так сказать…
Манюнин неторопливо подошел и встал в десяти сантиметрах от Серёгиного лица. Серёга, на всякий случай, задержал дыхание и зажмурился. Но Манюнин только небольно пнул Серёгу в подбородок, легко, почти ласково. Зубы не клацнули, потому что Серёга их сжал заранее.
– Я тебе говорил – больше не попадайся? Говорил?! Говорил я тебе, что на семь лет тогда закатаю? Говорил, нет?! Было такое?!
Такого не было, но возражать Серёге не хотелось.
– Ты думал, завёл себе блатаря в Политуправлении, так можешь теперь творить, что хочешь?! А, Паслёнов?!
Серёга молчал.
– Песец тебе настал, Паслёнов. Точно тебе говорю. Таёжный зверь песец. Подкрался незаметно и лапкой так царапнул – царап! – и до смерти. Понял?! Не выйдешь ты отсюда, Паслёнов. Вынесут тебя в мешке, понял? За терроризм. И в речке захоронят. Что молчишь-то, как партизан, слышь?!
И снова пинок, теперь уже под рёбра. И снова не сильный, и даже, как будто, осторожный.
– Ползи в угол, Паслёнов. В угол ползи, давай…
Что, просто в угол поставят, как маленького, что ли?! На семь лет в угол?!
Манюнин захватил в кулак Серёгины волосы и рывком показал, в какой именно угол ползти – под окно, к батарее. Там он прицепил Серёгину руку чем-то железным к трубе. Серёга собрался с духом и позволил себе сесть. И даже опереться о стену спиной. Дышать тоже слегка начал.
Скрипнули сапоги, Манюнин присел перед Серёгой на корточки, улыбнулся в лицо.
– Ты думаешь, я зверь, Паслёнов? Думаешь, я зверь? Нет, я не зверь. Я Родину защищаю. От таких, как ты, Паслёнов. Её защищаю, а вас, уродов, зачищаю.
Глаза у Манюнина были белёсые, мёртвые, он словно глядел сквозь Серёгину голову на стену за ним.
– Есть, Паслёнов, такая профессия – уродов зачищать.
И он надавил Серёге пальцем на глаз.
Зажмуриться-то Серёга успел, но, всё равно, получилось очень больно. В глазу словно огнём полыхнуло. Серёга вскрикнул, дернул головой в сторону, схватился за глаза свободной рукой, закрыл больное место ладонью. Чернота под ладонью сияла радужными огнями.
– Песец тебе пришел, Паслёнов, – ласково сказал Манюнин.
Серёга так и понял, что песец. Но ещё надеялся на что-то.
– Смотри-ка сюда, Паслёнов. Сюда смотри, цыганская морда.
Серёга глянул из-под ладони. Прямо перед носом маячило что-то острое, будто очень большой гвоздь. Серёга присмотрелся – заточка! Та самая металлическая пика, которой Серёга должен был дырявить шины, и которую он на месте акции и выронил. Теперь ею завладел Манюнин.
– Твой узорчик тут нарисовался, Паслёнов. В ультрафиолете. Твоя 'линия жизни'. Что скажешь, а?!
– Н-не моя, – разлепил губы Серёга.
– Твоя, – засмеялся Манюнин. – Твоя. Признания не требуется. Следствию достаточно. А ты ведь еще и у Трибунала засветился. Я как приметы прочитал, так сразу и сказал – это же наш Маслёнкин-Паслёнкин! Юный футурист!
– Н-не…
– Чего башкой мотаешь? Засветился – ответишь по строгости. Статья 132-я закона о ЧэПэ. Угроза общественному правоустройству. От восьми до пятнадцати. Не ссы, Паслёнов, в каких-то тридцать два на волю выйдешь, новым человеком. Ещё спасибо мне скажешь. Что просто тебя не ликвидировал.
Серёга сжал зубы до боли. В тридцать два!
– Но я же не зверь, Паслёнов! Следствию ты не нужен. А нужен ваш Горячев. Анархист ваш главный. Ваш фюрер. Ты мне его сдай, Паслёнов, и – свободен! Как песня! Я ведь даже протокол на тебя не открыл, заметил?! Ты мизер, Паслёнов, ты дерьмо. Ты дай нам Горячева. Большие люди им очень недовольны.
Серёга не шевелился. На Манюнина он и не смотрел.
– Горячев, морда, Горячев! Чего проще-то?! Сдал его – и катись!
– Вдоль забора колесом… – пробормотал Серёга.
Манюнин на это разозлился.
– Оговариваешься, морда?! Не понимаешь ты добра, не понимаешь. Какой тебе глазик-то выковырнуть, левый или правый? – он ткнул Серёгу острием заточки в щеку. – Где Горячев, сучонок?! Где он сховался?!
Серёга спрятал лицо в колени и закрыл голову локтем.
Но Манюнин, почему-то, бить его не стал. Серёга услышал, как он, хрустнув коленями, встал, бросил звякнувшую заточку на стол и отошел к двери, скрипнул ею, выглянул.
– Иванцов! – сказал он громко в коридор. – Сделай мне двадцать два.
– Понял, сделать двадцать два, – с готовностью отозвался далёкий Иванцов. Серёга узнал по голосу давешнего очкастого парня.
Манюнин вернулся в угол к Серёге, отцепил его руку от батареи и толкнул в ухо коленом.
– Оденься, Паслёнов, – приказал он. – Затрахал тут яйцами светить.
Значит, гуманитарные трусы подвели таки Серёгу. Но это, уж точно, была самая маленькая из его неприятностей.
Серёга дополз на коленях до своей одежды, подтянул ее, кое-как нацепил рубашку, запутавшись в рукавах. Потом встал, продел ноги в штанины. Удивился, увидев на ногах кеды. Голова слегка кружилась, поэтому Серёга придерживался за табуретку.
В дверь стукнули и голос Иванцова сказал официальным тоном:
