Париж может испортить человека. Не дайте себя испортить, — пояснил портной. — Помните, одежда, как бы шикарна она ни была, только оболочка. Я не имею возможности переделать или вновь создать самого человека.
Гардения догадалась, что у него были какие-то причины так говорить, к тому же его голос звучал очень тихо, так, чтобы тетушка, уже вышедшая на улицу, не услышала.
— Я запомню, — ответила Гардения, — и еще раз спасибо вам.
— Да поможет вам бог, — тихо пробормотал он вслед Гардении, бросившейся догонять тетушку.
Девушке трудно было объяснить себе, почему последние слова месье Ворта в некоторой степени испортили хорошее настроение, царившее в ее душе с того момента, когда она надела новое платье. Теперь будущее пугало ее. Возможно, приемы не будут такими уж веселыми. Возможно, не так уж легко, как кажется, будет угодить тете Лили, делать то, что та потребует. Гардения не понимала, что угнетало ее. Она только ощущала грусть вместо возбуждения.
В машине тетя Лили откинулась на подушки и прикрыла глаза.
— На самом деле мы никуда не собираемся, — сказала она, — просто я знала, что он никогда не отстанет и мы не сможем отвязаться, если я не сошлюсь на встречу. Жан Ворт полагает, что весь мир вращается вокруг его салона. Он не очень ошибается, но покупка одежды такая утомительная штука.
— Какой же он молодец, что так быстро сделал мне платье, — заметила Гардения.
— Он никогда не может устоять против чего-то нового: нового лица, нового приема, нового состязания — вот образ его мышления, — объяснила герцогиня. — А теперь сядь прямо, Гардения, и оглядись. Ты должна запоминать всех, кто в это время дня прогуливается по Елисейским Полям. Мы поедем медленно, и я хочу, чтобы они увидели тебя.
Герцогиня взяла приделанную сбоку к сиденью переговорную трубку и по-французски приказала шоферу ехать медленнее. По всей видимости, он давно привык к подобным приказам. Они так медленно продвигались вдоль тротуара, что могли разговаривать с прохожими, которым легко удавалось поспевать за машиной. Герцогиня опустила стекло, и вскоре Гардении стало казаться, что она знает всех.
На улице можно было увидеть дам в летних платьях и с кружевными зонтиками. Дамы сидели под деревьями и разговаривали с мужчинами, одетыми в брюки с боковыми складками, которые ввел в моду король Эдуард. Мужчин украшали широкие атласные галстуки, заколотые булавками с драгоценными камнями.
Гардения заметила, что все обращали внимание на ее тетушку, а несколько человек кивнули в знак приветствия, совершенно явно приглашая ее присоединиться к ним.
— Новое лицо в Париже — всегда событие, но я не намерена удовлетворять их любопытство сейчас. Они наперегонки бросятся ко мне в гости завтра вечером.
— У вас приемы каждый вечер? — спросила Гардения, вспомнив замечание экономки.
— Не каждый вечер, — ответила герцогиня. — В начале недели большинство уезжает, поэтому по понедельникам и вторникам я не принимаю, а в среду, пятницу и субботу я всегда рада видеть своих друзей.
— А как сегодня? — спросила Гардения.
— Сегодня я устраиваю ужин для узкого круга, — сообщила герцогиня, — а потом мы отправимся к «Максиму». Но только не ты, моя дорогая девочка. Ты должна будешь лечь спать. Это неподобающее место для юной девушки.
— Как жаль! — воскликнула Гардения. — Я много слышала о «Максиме». Там весело, да и в «Веселой вдове» поют песню об этом ресторане.
— Полагаю, даже в «Веселой вдове» они ясно дали понять, что это не место для девушки.
— Естественно, я не видела оперетту, — сказала Гардения. — Но в газетах печатали ноты, и мама наигрывала музыку оттуда на пианино. Вы помните, как замечательно она играла?
— А ты играешь? — поинтересовалась герцогиня.
— Немного, — ответила Гардения, — но не так хорошо, как мама. Хотите, я поиграю вам?
— Как-нибудь, когда мы будем одни, — поспешно проговорила герцогиня. — В Париже, в противоположность Англии, не интересуются любительскими концертами после ужина.
— Я не настолько самонадеянна, чтобы считать себя способной играть для ваших друзей, — возразила Гардения. — Просто мама говорила, что моя игра очень успокаивала ее, когда ее мучила головная боль, да и папе нравилось.
— Я когда-нибудь обязательно разрешу тебе поиграть для меня, — заверила ее герцогиня тоном, который ясно дал понять Гардении, что тетушку это совершенно не интересует.
— А кто придет на ужин? — поинтересовалась Гардения.
— Увидишь, — уклончиво проговорила герцогиня, — а сейчас я собираюсь прилечь. Я почти всегда стараюсь отдыхать после чая, ах да, ты же не обедала. Какая же я невнимательная! Я сама всегда обхожусь без обеда: берегу фигуру. Боюсь, я полнею. Да, месье Ворт очень сурово разговаривал со мной об этом. Но ты, детка моя, должно быть, голодна, и у тебя нет причин пытаться становиться еще тоньше. Прости меня! Я должна сказать слугам, чтобы в другой раз, когда я сижу на диете, они не забывали принести тебе что-нибудь поесть.
— Все в порядке, — успокоила ее Гардения. — Я не привыкла много есть, но мне бы хотелось выпить чаю, если можно.
— Конечно, — ответила герцогиня. Она степенно вошла в дом и величественно повелела дворецкому принести ей в будуар чай. — А в будущем, — добавила она, — мадемуазель Уидон будет обедать. Вы поняли? Полный обед. Не могу понять, почему никто не позаботился об этом до нашего отъезда.
Она не стала дожидаться извинений слуг и прошествовала наверх в комнату, находившуюся за ее спальней.
Гардения слышала разговоры о дамских будуарах, но никогда их не видела. Весь будуар ее тетушки, казалось, был украшен купидонами. Портьеры были расшиты летящими купидонами с направленными стрелами, лепнина деревянных карнизов имела тот же мотив, картины, все кисти великих мастеров, изображали купидонов с Венерой в разной степени обнаженности.
— Как красиво! — воскликнула Гардения, чувствуя, что слишком часто употребляет это наречие. Однако она не смогла подыскать более подходящего слова, чтобы описать комнату.
Тетушка не ответила, и Гардения увидела, что та сидит за изумительным инкрустированным золотом и атласным деревом секретером и пишет письмо. Стараясь не беспокоить ее, Гардения присела на один из обитых атласной парчой диванов, и тут в комнату вошел лакей с подносом и поставил его на столик рядом с креслом, что доставило девушке огромное удовольствие. На массивном серебряном подносе стоял серебряный заварной чайничек, большой чайник с кипятком, чайница, кувшинчики со сливками и с молоком, но самое большое впечатление на Гардению произвели тарелки, на которых лежали крохотные треугольные бутерброды с огурцами, медом, джемом. Все это было приправлено соусом и зеленью. Здесь были и намазанные маслом ломтики хлеба с печеночным паштетом и спаржей. Еще ее ожидали всевозможные пирожные, вишня, мадера и сочные фрукты, а также сладкие французские пирожки с кофейным кремом и орехами.
Она не хотела начинать есть без разрешения тетушки, и к тому времени, когда герцогиня промазала письмо клеем с помощью специальной губки, хранившейся в золотой, украшенной драгоценными камнями коробочке, запечатала его и повернулась, Гардения с трудом сдерживала нетерпение.
Герцогиня протянула письмо лакею.
— Немедленно отправьте его в посольство Великобритании, — приказала она.
Лакей взял письмо обтянутой перчаткой рукой и склонил голову, покрытую напудренным париком.
— Слушаюсь, ваша светлость.
— И немедленно, — добавила герцогиня. — Оно не должно задерживаться.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Гардения догадалась, кому писала герцогиня.
— Это господину Каннингэму? — озабоченно спросила она.
Герцогиня кивнула.
— Я же сказала тебе, девочка моя, что сама отвечу на приглашение, — напомнила она, — и запомни: в будущем ты не должна принимать никаких приглашений, не посоветовавшись со мной. Это очень важно,
