находится, рассчитывал, что до рассвета они успеют вернуться в Ньюмаркет.
Затем он обратился к ночной страже, состоявшей также из надежных людей, с просьбой ни о чем, что здесь происходило, не говорить никому.
Какое-то время маркиз глядел на спокойный, залитый лунным светом сад и не мог поверить, что так быстро и неожиданно развернулись трагические события, а потом пошел наверх к Аспазии.
Преподобного Теофила нигде не было видно, и маркиз решил, что, будучи глуховат, тот не слышал выстрелов в саду.
К счастью, окна спален слуг выходили на другую сторону дома.
Поднимаясь по лестнице из холла, он думал, что все закончилось благоприятно для Джерри и Аспазии.
Джерри не годилось бы начинать новую жизнь герцога Гримстоунского, каким-либо образом связываясь — пусть даже косвенно — со смертью герцогини.
Перед Аспазией также открывался новый мир, в который не должны были проникнуть тени прошлого.
Маркиз отпер дверь своей спальни и едва успел войти в нее, как услышал вскрик, которого он почему-то ожидал.
Аспазия соскочила с кровати и, перебежав через комнату, прижалась к нему.
— Ч-что.., случилось? Почему вас.., не было так долго?
Я.., слышала выстрелы и боялась.., страшно боялась.., что вас могли.., убить!
Дрожь в ее голосе при последних словах подсказала маркизу, как сильно она переживала, и он, обняв ее, тихо сказал:
— Все кончено. Вам не о чем больше тревожиться. Герцогиня мертва!
— М-мертва?
Аспазия подняла голову от его плеча, и в лунном свете, струящимся через окно, он увидел изумление в ее глазах.
— Я расскажу вам, что произошло, — предложил маркиз, — и впредь мы никогда больше не будем говорить об этом, потому что обстоятельства ее смерти должны оставаться в тайне.
Маркиз подвел ее к кровати и, присев, обнял рукой за плечи, чувствуя, что она все еще дрожит под тонкой рубашкой, хотя и не так сильно, как в первый раз, когда в ужасе прибежала к нему.
— Вам холодно, — сказал он. — Пока я буду рассказывать, что произошло, заберитесь лучше в постель и согрейтесь.
Аспазия повиновалась ему, как ребенок, и прислонившись к подушкам, натянула на себя одеяла:
— Скажите мне.., пожалуйста.., скажите мне, что случилось.., я так.., боялась за вас.
— И за себя, — с улыбкой добавил маркиз.
— И за Джерри, и за дядю Теофила, — подхватила Аспазия, — ведь только.., вы можете защитить нас.
— Что я и сделал весьма успешно, — сказал маркиз с ноткой удовлетворения в голосе.
— Это правда.., действительно правда, что герцогиня мертва?
— Она мертва и, следовательно, больше не причинит вам вреда, — ответил маркиз. — Теперь Джерри по праву заявит о своем истинном положении, и будущее изменится для вас обоих.
— Если это.., так, то все это.., благодаря вам, — сказала Аспазия, — и как можем мы.., когда-либо отблагодарить вас?
Девушка протянула к маркизу руку, и как показалось ему, не только выразить благодарность, но и просто дотронуться до него, чтобы убедиться в реальности происходящего.
Очень коротко, в нескольких словах, он рассказал ей, как выстрелил Болларду в колено и тот упал на землю, а герцогиня стреляла в него, чтобы не допустить допроса, когда одновременно выстрелил в нее.
Он говорил спокойно, но видел ужас, плескавшийся ж глазах Аспазии, и чувствовал, как ее пальцы сжимают в страже его руку.
— Они не смогут больше преследовать вас, — закончил он.
— Это.., ужасно, умереть так.., не имея времени, чтобы помолиться о.., прощении.
— А теперь вы обещайте мне, — сказал маркиз, — что забудете все, о чем я рассказал вам. Мои слуги также дали мне слово чести, что не будут говорить об этом никому.
Он помолчал, прежде чем добавить:
— О смерти герцогини будет, конечно, объявлено в газетах, и мой поверенный также сообщит мне, что она мертва.
И тогда ваш брат сможет заявить о своих правах, и я совершенно уверен, что у него не возникнет трудностей, он — сын вашего отца.
— Джерри будет очень.., счастлив, — тихим голосом проговорила Аспазия.
— А вы? Вы понимаете, что вы также займете место в обществе, и очень важное?
Наступило молчание. Затем Аспазия ответила:
— Я думаю, мне будет трудно и страшно жить такой… жизнью без мамы, которая руководила бы мной и.., приняла бы участие в ней.
— Мы поговорим об этом завтра, — сказал маркиз. — Я скажу вам тогда, какие планы у меня есть относительно вас.
Аспазия вопросительно взглянула на него, и он почувствовал, что, хотя девушка и старалась успокоиться, она все еще боялась и дрожала.
Он поднялся с кровати.
— Я отведу вас обратно в вашу комнату, — предложил он. — Теперь вы будете там в безопасности.
Он думал, что Аспазия встанет в постели, но она даже не пошевелилась. Когда же он вопросительно посмотрел на нее, она очень тихо произнесла:
— Я.., я не могу.., возвратиться в эту.., комнату.., вы подумаете, что это очень.., глупо.., но я не могу оставаться… одна.
Маркиз молчал, и поэтому она продолжала:
— Может быть, я пойду к… Марфе.., или к дяде Теофилу?
— Я не хочу, чтобы кто-либо из них узнал, что произошло сегодня, — ответил маркиз.
Он приветливо улыбнулся ей.
— Я думаю, Аспазия, единственный выход для вас — остаться здесь со мной.
— Могу я остаться.., так же, как я.., провела прошлую… ночь? — спросила Аспазия.
В ее голосе звучала надежда, заменившая страх, слышавшийся в нем прежде.
— Это, конечно, решит проблему, — улыбнулся маркиз, — и я думаю, что нам обоим необходимо хоть немного поспать до начала нового дня.
— Я не.., причиню вам.., беспокойства?
— Я постараюсь перенести это, — ответил маркиз, и она подумала, что он лишь подшучивает над нею.
Аспазия подвинулась как можно дальше к краю кровати, и маркиз, как и в прошлый раз, положил на середину подушку.
Он лег в кровать со своей стороны, не снимая халата, Когда он положил голову на подушку, Аспазия спросила:
— Вы.., не презираете меня за то, что я.., такая.., трусливая?
— Я считаю, что вы проявили большую храбрость во всем, — отвечал маркиз. — Другая женщина давно бы впала в истерику от шока и страха.
— Я чувствовала, что близка.., к истерике, когда вы так долго.., не возвращались, — робко сказала Аспазия. — Мне все представлялось, что Боллард.., убьет вас, или же вы… окажетесь.., ранены и будете страдать от.., боли.
Ее голос подсказал маркизу, как мучительно было для нее долгое ожидание.
Затем Аспазия вспомнила это бесконечное ожидание, будто длившееся веками, когда каждая проходящая секунда приносила муку, словно пронзая ее кинжалом, и сила этого страдания все возрастала, пока девушка внезапно не поняла, почему так страдает.
Понимание пришло как откровение, настолько очевидное, будто было написано на стене огненными
