ароматом необыкновенных цветов. Ей казалось, что музыка доносится не со сцены, а звучит в чаще леса, где танцуют прекрасные нимфы. Руки Миклоша вновь коснулись ее, и она опять почувствовала его объятия, в которых ей было так хорошо и спокойно.
А потом – тот необыкновенный поцелуй!
Погруженная в сладостные воспоминания, Гизе-ла не сразу заметила, что отец закончил первую часть своего выступления, а вернувшись на землю из мира грез, обнаружила, что она в ложе не одна.
Рядом с ней сидел какой-то мужчина, и она, подумав, что это управляющий, повернулась к нему, чтобы выслушать его комплименты в адрес отца. Но, к своему изумлению, Гизела увидела совершенно незнакомого человека.
Впрочем, она сразу поняла, кто этот человек.
– Именно такой я вас и представлял, – произнес он.
Его голос был таким же глубоким, как тогда, в темноте леса.
– Почему вы… здесь? – запинаясь, проговорила Гизела. – Мне казалось… что вы… уехали… вы сами говорили, что должны… покинуть Вену.
– Я пытался. Я расскажу вам об этом. Когда мы увидимся наедине?
Гизела недоуменно посмотрела на него и нерешительно произнесла:
– Я должна поблагодарить вас… за то, что вы поговорили с управляющим… Когда… мы пришли… он был очень… добр к отцу.
– У него не было причин поступать иначе, – ответил Миклош. – В то же время неожиданный визит не всегда приводит к желаемым результатам.
– Я… вам очень признательна.
– Ваша благодарность всегда была щедрой. Гизела вспыхнула, вспомнив, что почти такие же слова послужили поводом для поцелуя.
– Вы очаровательны! – воскликнул Миклош. – Особенно сейчас, когда покраснели!
– О, прошу вас… не смущайте меня! – взмолилась Гизела.
– Вы так же прекрасны, как звуки вашего голоса, – сказал Миклош. – Но умоляю вас, скорее дайте ответ, иначе ваш отец может здесь застать нас. Вероятно, он будет удивлен, увидев вас беседующей с мужчиной, которого он видит впервые в жизни.
Гизела вскочила и быстро пересела в глубину ложи за тяжелые складки портьер из красного бархата.
– Прошу вас! – произнесла она умоляюще.
– Тогда ответьте мне.
Гизела бросила тревожный взгляд на сцену, но отец еще продолжал играть. Сейчас он исполнял свою любимую пьесу Шуберта.
– Это невозможно, – прошептала она. – Папа ни на минуту не выпускает меня из виду.
– Я должен вас видеть, – настаивал Миклош Толди.
– По-моему, вы пытаетесь мне угрожать.
– Это лишь оттого, что я отчаянно хочу встретиться с вами. – Миклош вздохнул и добавил: – Я покинул Вену, как и говорил, но, проехав сотню миль, повернул назад – только затем, чтобы вновь вас увидеть.
– Увидеть… меня?
– Мог ли я уехать, не написав заключительной коды в столь прекрасной и волнующей симфонии? – Он помолчал и пояснил: – Это не совсем то, что я хотел сказать, но, надеюсь, вы поняли меня правильно.
– Я… не могу… с вами встретиться… – сказала Гизела уже не так уверенно, и это не укрылось от Миклоша.
– Вы колеблетесь?
– Я почти забыла… но… нет, нет, это… невозможно.
– Возможно, если речь идет о нас с вами, – сказал Миклош. – Скажите же мне скорее, о чем вы только что вспомнили!
– По дороге в театр отец сказал мне, что сегодня вечером он приглашен на ужин к Иоганну Штраусу. Он собирался отвезти меня в отель, а сам поехать…
Гизела знала, что Миклош улыбается, хотя и не смотрела в его сторону.
– Я думал, что ваш отец, как и многие другие, считает музыку Штрауса слишком легкомысленной и развращающей молодежь.
– Нет, нет, что вы! Как он может так думать, ведь музыка Штрауса так прекрасна!
– И романтична, особенно для нас с вами, – тихо сказал Миклош.
Гизела тихонько рассмеялась:
– Всегда находятся люди, которым не по душе все новое или модное. В Париже еще до войны танцевали вальсы Штрауса.
– Вы слишком молоды, чтобы танцевать в Париже.
– Да, конечно, но сейчас я уже достаточно взрослая, – задумчиво произнесла Гизела. – Мама часто
