Она едва дождалась конца репетиции. Ей казалось, что часы слишком медленно отсчитывают время. Наконец режиссер произнес:
– На сегодня достаточно, господа. Все играли замечательно, но многое еще предстоит сделать. Завтра в десять утра, и прошу вас, будьте любезны, не опаздывайте, иначе я утоплюсь в Дунае.
Музыканты, смеясь и переговариваясь, ушли за кулисы. Гизела, как велел ей отец, осталась в ложе, ожидая, когда он зайдет за ней.
Артисты, как правило, уходили со служебного входа, но Феррарис договорился с управляющим, чтобы фиакр, который должен был отвезти его и Гизелу в отель, подали к главному входу. Фиакр оказался очаровательным крохотным экипажем, запряженным двумя лошадьми и состоящим как бы из двух колясок, соединенных между собой скошенным верхом. Гизела никогда таких не видала.
Они с отцом сели лицом друг к другу, и лошади зацокали копытами по ярко освещенным улицам Вены.
– Сегодня была удачная репетиция, – с удовлетворением произнес Пол Феррарис.
– Папа, вы играли великолепно, – сказала Гизела не покривив душой.
– Я вновь окунаюсь в здешнюю атмосферу, – ответил Феррарис. – Вена меня вдохновляет – как вдохновляла она многих музыкантов прошлого, и мне кажется, что они незримо присутствуют рядом со мной, то поощряя меня, а то критикуя.
Гизела засмеялась:
– Звучит как-то пугающе. Не могу себе представить Гайдна или Глюка, которые говорят вам: «Сыграйте-ка это иначе!» Или Моцарта и Бетховена, которым не нравится, как вы исполняете их произведения.
– С другой стороны, им может показаться, что я их слегка приукрасил.
– Вы становитесь тщеславным, папа. Наверное, вам делают слишком много комплиментов.
– Я радуюсь каждому.
Отец выглядел вполне, и Гизела подумала, что он постепенно приходит в себя после смерти жены.
Фиакр остановился возле отеля, и Пол Феррарис вышел, чтобы попрощаться с дочерью. Он поцеловал ее в щечку и сказал:
– Спокойной ночи, моя дорогая. Очень жаль, что ты не можешь поехать со мной. Возможно, когда- нибудь я познакомлю тебя с Иоганном Штраусом, но сейчас предпочитаю, чтобы ты потеряла только голову от его музыки, но не сердце от него самого.
– Спокойной ночи, папа, – с улыбкой ответила Гизела.
Когда фиакр скрылся за поворотом, она вошла в отель.
По дороге Гизела приняла мудрое, как ей казалось, решение подняться к себе, подождать, пока кто- нибудь за ней придет. А потом извиниться, сказать, что не может никуда пойти, и остаться одной. Но в то же время она знала, что никогда не сделает этого, потому что настоящей причиной, по которой она согласилась встретиться с Миклошем, была не просто благодарность, а гораздо более значительное и непреодолимое чувство, которое неудержимо влекло ее к нему.
На лестнице ее догнал портье:
– Прошу прощения, прекрасная фрейлейн, но вас ждет джентльмен.
Гизела остановилась и огляделась.
– Сюда, пожалуйста, фрейлейн.
Он привел ее в гостиную, о существовании которой Гизела даже не подозревала.
Она была совсем крошечная, и в ней не было никого, если не считать одного мужчины, при виде которого сердце Гизелы учащенно забилось.
Он был высок – Гизела не ошиблась насчет его роста тогда, когда впервые увидела его силуэт на фоне ночного неба у входа в беседку, где она пряталась от шумной компании.
Он стоял, повернувшись спиной к камину, и Гизеле почудилось, что он немного другой, не такой, каким она запомнила его в ложе театра.
В нем чувствовалась элегантность, и Гизела подумала вдруг, что ее платье, хоть и очень хорошенькое, выглядит недостаточно изысканно по сравнению с его вечерним костюмом.
Словно читая ее мысли, Миклош произнес:
– Вчера в полумраке ложи я сказал вам, что вы прекрасны. Сейчас мне кажется, что я преуменьшил вашу красоту.
Гизела бросила на него быстрый взгляд и покраснела. Когда она подошла поближе, Миклош добавил:
– Теперь я почти уверен, что вы нимфа из Венского леса, как я подумал сначала.
Гизела не знала, что отвечать, а он продолжал:
– Чтобы ваш отец не узнал о том, что вы покидали отель, я устроил так, что мы выйдем через другие двери.
– Благодарю вас, – сказала Гизела.
В самом деле, она была очень признательна ему за эту предусмотрительность. Миклош провел ее по коридорам к двери, которая выходила на другую улицу. Он дал портье, который ждал их, чтобы открыть дверь, на чай, и тот, как обычно, рассыпался в благодарностях.
