Ни она, ни он не были голодны и почти не притронулись к изысканным кушаньям. С бокалами знаменитого токайского в руках они сидели рядом, произносили тосты и разговаривали.
Им так много надо было сказать, столько всего обсудить. Но временами они замолкали и, глядя друг другу в глаза, забывали обо всем на свете.
Гизела знала, что Миклош думает то же, что и она, и была счастлива, что он так сильно ее любит.
Но один вопрос по-прежнему не давал ей покоя, и наконец Гизела решилась его задать:
– Ты уверен, что… твои родные… приняли… меня и… отца?
– Я знал, что ты спросишь меня об этом, и я отвечу тебе, – сказал Миклош. – Свет моих очей, тебе не нужно больше об этом беспокоиться, никто не позволит себе ни одного нелестного замечания в твой адрес.
Он улыбнулся и продолжал:
– Эстергази – большие любители путешествовать, и, как правило, предпочитают Англию.
Увидев в глазах Гизелы непонимание, он пояснил:
– В Англии – самая лучшая охота, а мои кузены, например, весьма этим увлекаются.
Гизела засмеялась и спросила:
– Скажи мне лучше, что они думают о папе?
– Не волнуйся, – ответил Миклош. – Поскольку они часто бывают в Англии, то прекрасно знают английскую аристократию. Они наверняка встречали твоего деда в Букингемском дворце или на приемах в Виндзоре.
Гизела с облегчением вздохнула, чувствуя, что с ее плеч свалилась последняя тяжесть.
– Пол Феррарис сегодня прекрасно выглядел, – сказал Миклош.
Гизела вновь засмеялась.
– Я тоже заметила. Папе нравится, что его называют милордом, и, хотя он нисколько этим не кичится, ему приятны почести, которые полагается оказывать маркизу Чарльтону.
– Мир – странное место, – заметил Миклош. – Но пока мы в состоянии с юмором к нему относиться, мы плывем по реке, а не боремся с встречным течением.
– Но ведь ты был готов за меня бороться, – лукаво сказала Гизела.
– Чтобы не разлучаться с тобой, я готов взобраться на высочайшую вершину и переплыть океан, – ответил Миклош. – Но сегодня в церкви я благодарил Бога за то, что он избавил меня от необходимости сражаться с обстоятельствами за право получить такую жену, как ты.
– Милый, дорогой Миклош, какой же ты замечательный! – воскликнула Гизела. – Я твердила себе, что люблю тебя слишком сильно, чтобы позволить тебе пойти на жертвы ради меня, но в то же время чувствовала, что сама я слишком слаба и не вынесу ни жизни в аду, ни отчаяния в разлуке с тобой.
– Когда тебя пытался оскорбить тот негодяй, я понял, что ты моя и я обязан тебя защищать. – Помолчав, он добавил: – Я любил тебя и до этого, но только в ту минуту по-настоящему осознал, насколько сильно, и понял, что любовь не только радость и страсть, но еще ответственность и обязанности. – Он улыбнулся Гизеле: – Все очень просто, милая: благодаря тебе я стал человеком, который думает не только о себе. И это оказалось настолько естественным, что непонятно, почему я до сих пор об этом не знал.
Гизела молча смотрела на него, ничего не говоря, и он продолжал:
– Жизнь создана любовью, Гизела. Нас соединила судьба, и пусть наши дети, плод нашей любви, продолжат нести по миру это основополагающее чувство, когда нас в нем уже не будет.
Он сказал это с такой серьезностью, что Гизела была тронута до глубины души.
– Я всегда думала, что дети, рожденные без любви, не так красивы, как те, которые появились на свет у любящих родителей, – мягко произнесла она. – Брак, лишенный этого чувства, – кощунство… Он попирает законы жизни.
– Сейчас и я это понимаю. Но это понимание пришло ко мне лишь тогда, когда я едва не потерял тебя навсегда.
Он протянул к ней руку, и Гизела почувствовала, что они близки не только в мыслях, но и по духу.
Они нашли друг друга в безбрежном океане вечности, и дети их тоже станут искать в жизни любви и совершенства.
Миклош прикоснулся губами к ее руке и сказал:
– Идем со мной, радость моя.
Гизела терялась в догадках, куда он ее ведет. Они шли по коридору, и в открытые окна были видны луна и звезды, отраженные в зеркальной глади озера.
Гизела подумала, что, наверное, Миклош хочет выйти в сад, но он привел ее в гостиную. Свечи не были зажжены, и комната, освещенная лишь загадочным лунным светом, казалась наполненной огромными серебристыми орхидеями.
Гизела стояла как зачарованная, и вдруг ее слуха коснулись тихие, но отчетливые звуки скрипки.
Она сразу узнала ту самую мелодию, которая ознаменовала их первую встречу с Миклошем.
Он обнял ее за талию, и они медленно закружились под звуки вальса.
Гизела позабыла обо всем на свете. Она словно парила в серебристом океане лунного света.
