— Почему?
— Потому что тебе не следует тут находиться.
— Но это же касается меня! Впрочем, и твоей варварской черствости тоже.
Роберт стиснул зубы.
— Прошу тебя немедленно удалиться. Женщине неприлично участвовать в подобных сценах, — не отступал он от своего.
— Но это будет несправедливо по отношению к Пьеро. Он ведь так старался!
К ужасу Роберта оказалось, что итальянец пришел не один. Из тени вышли еще три человека и заняли места на газоне. Послышалось бренчание струн, звуки флейты и аккордеона.
— О нет! — простонал Роберт.
Он с раздражением заметил, что Ванда склонилась над перилами балкона, демонстрируя, как ей нравится это представление.
Пьеро опустился на одно колено и снова запел:
— La bella mia piccina... [14]
— Ванда! — позвал Роберт.
— Тихо, — отозвалась она. — Я слушаю!
— Ты понимаешь, что это неприлично?!
— Какое это имеет значение? —Amore del mia cuore...[15]
— Что это он говорит?
— Он говорит, что я любовь его сердца. Ну разве это не романтично?!
— Это полная чушь и ерунда.
— Прекрати брюзжать.
— Ванда, я пытаюсь уснуть!
— Ну так иди в номер и закрой окно. Он же не для тебя поет! — Она игриво помахала рукой певцу.
Роберт мог только с возмущением наблюдать за этим и думать про себя, что у этой девушки, кажется, совсем нет уважения к приличиям.
— Cuore del mio cuore...[16] — заливался Пьеро.
Граф, окончательно потеряв терпение, решил, что пора действовать, иначе из-за этого идиота их выселят из отеля. Он развернулся и скрылся в комнате.
Пьеро только вошел в раж. В его голосе зазвенел триумф, когда он заметил, что Роберт ретировался. Приободрившись, он успешно взял какую-то очень высокую ноту.
Но это был последний миг его славы. Пение захлебнулось на полуслове, будто певца окатили водой.
После этого окрестности вновь погрузились в ночную тишину.
На следующее утро Ванда предпочла завтракать в своей комнате. Не дождавшись ее в ресторане, Роберт зашел к ней узнать, в чем дело.
Он вынужден был признать, что она восхитительно смотрелась в алькове у окна. Солнце, заливающее комнату, искрилось в ее иссиня-черных волосах. А платье из мягкой тонкой шерсти нежного золотисто- коричневого цвета идеально ей шло. Какое-то мгновение он не мог вымолвить ни слова от восхищения, но, справившись с собой, ворчливо сказал:
— Могла бы известить, что будешь завтракать в номере.
—Я не видела необходимости сообщать тебе об этом, — ответила она сурово. — У меня нет желания находиться в твоей компании сегодня утром.
— Могу я узнать почему?
— Мне кажется, причина вполне очевидна, — произнесла она еще более холодным тоном. — Вчера вечером ты повел себя недостойно джентльмена.
— Так повел бы себя каждый разумный человек, которого вывели из себя тошнотворными сантиментами.
Ванда уставилась на него, будто на червяка.
— Разве это так тошнотворно — признаться мне в любви?
—Да, но не на весь же белый свет! Если бы он признался тебе наедине, это больше бы походило на так называемую любовь.
— Пьеро не нуждается в вашем одобрении его поступков, сэр, как, впрочем, и я тоже!
— Ради бога, Ванда! Прекрати разговаривать как героиня дешевой мелодрамы. Пьеро нужно только твое приданое.
Ее великолепные глаза вспыхнули.
—Да? Так вот ты какого обо мне мнения?! Значит, ни одному мужчине я не нужна, и соблазняет их только возможность заполучить мои деньги? Какое оскорбление!
—Я этого не говорил, — возразил он. — И прекрати скандалить со мной. Я уже изучил все твои трюки!
—Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Знаешь! Ты это делаешь только из удовольствия видеть, как вокруг тебя вертятся мужчины. Я думал, ты выше этого, Ванда.
— Раньше была. Я всю свою жизнь была «выше этого». А теперь вдруг узнала, как приятно и весело не быть «выше». Мужчины всегда пользовались свободой, поэтому вам, в том числе и тебе, Роберт, не понять, как сильно я хочу быть свободной. Хочу почувствовать, что могу сама принимать решения и делать то, что мне нравится.
—А нравится тебе то, что произошло вчера вечером, да? Сумасшедший кошачий концерт под твоими окнами?
— Мне нравилось до тех пор, пока ты не вмешался, приказывая мне уйти с балкона, будто ты мой отец!
— Может, я повел себе слишком строго, но только потому, что не мог видеть, как он выставляет тебя на посмешище.
Ему не следовало так говорить. Ванда вскочила и яростно набросилась на него.
— Тогда вы еще больше будете разочарованы, сэр. Потому что отныне я намерена проводить все свое время с Пьеро. И если вы посмеете осуждать меня — тем хуже для вас!
Роберт тоже поднялся.
— Тогда позволь и мне объявить, что такие твои шалости я терпеть не стану.
—Тебя не касается то, что я делаю.
— Пока ты притворяешься моей сестрой, подобные манеры — точнее, их отсутствие, — очень даже касаются меня. Я требую, чтобы с этого момента ты не имела ничего общего с этим человеком.
— Позволь тебя заверить, что я и только я буду решать, кому быть моим другом, — вспыхнула она. — У тебя нет никакого права командовать мной.
— Ванда, мы покидаем Париж сегодня же. Предлагаю тебе немедленно начать сборы.
— И не подумаю. Я иду вниз и проведу день, осматривая достопримечательности. Возможно, Пьеро составит мне компанию.
Прежде чем он успел ответить, она надела шляпку и вылетела из номера глубоко обиженная.
Граф скрипнул зубами. Он еще не видел такой вздорной, такой взбалмошной женщины! И при этом такой прекрасной! Он вспомнил ее темные сверкающие глаза и улыбнулся. Но как только он подумал о Пьеро и о том, что она поощряет этого итальянца, улыбка исчезла.
Наверное, ему следовало остановить ее. Но разве ее можно остановить! Он уже не был уверен, что в его власти удержать ее от какого-либо поступка.
Роберт направился к выходу, размышляя, успеет ли догнать беглянку. Но только он взялся за ручку
