Когда Люси непринужденным хорошо отработанным движением поднимала руки, рукава скользили к плечам, обнажая большую часть руки.
Люси знала, что никакой цвет не подчеркивал необыкновенную белизну ее кожи лучше, чем синий, который она и предпочитала носить. Тем более что этот цвет шел и к ее глазам.
— Вам расчесать волосы, миледи? — спросила горничная.
— Да, но сегодня только двадцать раз. А потом соберите волосы узлом и закрепите большими шпильками.
Она загадочно улыбнулась своим мыслям, отдавая эти распоряжения и вспоминая, сколько мужчин говорили ей:
— Я мечтаю распустить ваши прекрасные волосы, моя любимая, любоваться, как они падают на ваши ослепительные плечи, и целовать вас сквозь них, словно сквозь вуаль.
Но Люси никому никогда не позволяла этого.
А вот сегодня вечером все будет иначе.
Волнение охватило ее. Она мечтала, как маркиз вынет шпильки из ее волос и прежде, чем прижаться к ее губам, поцелует ее через завесу волос.
— Я люблю его! — призналась Люси своему отражению.
Ни один мужчина не пробуждал в ней подобных чувств.
— И я покорила его сердце! — продолжала размышлять она. — Сердце самого стойкого холостяка в Лондоне, и теперь-то уж он не ускользнет от меня!
— Вы уже ложитесь, миледи? — спросила горничная, и Люси поняла, что та закончила ее вечерний туалет.
— Нет, еще не сейчас. Но вы можете идти. Погасите все свечи, кроме тех, у кровати. Я хочу написать письмо. Я буду в будуаре.
— Хорошо, миледи.
Горничная убралась на туалетном столике и, когда Люси удалилась в будуар, вышла через боковую дверь, оставив зажженным канделябр в виде золотого ангела с двумя маленькими свечками сбоку от кровати с балдахином.
Дрожащий свет свечей создавал в комнате восхитительную атмосферу таинственности, напоенную ароматом алых гвоздик.
Горничная напоследок окинула внимательным взглядом комнату, задержалась на соблазнительно разобранной постели и скривила губы в усмешке, которую ее хозяйка, несомненно, нашла бы слишком дерзкой.
Люси закрыла дверь спальни. Она решила, что с ее стороны неумно ожидать маркиза в кровати. Напротив, она собиралась изобразить удивление при его появлении.
Ей хотелось походить на мадам Рекамье, и она небрежно откинулась на спинку покрытого атласом шезлонга с книгой на коленях.
Приняв тщательно продуманную позу, она ждала, прислушиваясь, не отворится ли дверь.
Маркиз вошел в свою спальню, где его ждал камердинер.
— Мне надо написать несколько писем, — сказал он, — на это может уйти много…
— Я подожду, милорд!
— Спасибо, но можете ложиться!
Камердинер удалился. Маркиз, пожалуй, был бы удивлен, узнав, о чем думал его слуга, когда осторожно закрывал за собой дверь спальни. Маркиз взглянул на часы. Люси нужно было время, чтобы отпустить горничную.
Правда, он задержался внизу уже после того, как дамы разошлись по своим комнатам, беседуя с князем. Маркиз считал, что князь — человек умный и интересный, если только не волочился за женщинами.
Они обсудили политическую ситуацию в России и уже поднимались вместе по лестнице, когда князь вдруг сказал:
— Я нахожу, что юная племянница Джорджа Уимонда — очаровательное дитя.
Маркиз нахмурился.
— Она слишком молода для вашего высочества.
Подобное замечание князь не стерпел бы ни от кого из своих многочисленных приятелей, но он слишком любил маркиза и всегда обращался с ним как с ровесником.
— Когда вы доживете до моего возраста, Чейл, — сказал он, — вы начнете ценить некоторые качества, которыми обладают только юные создания.
— Я думал скорее не о ваших чувствах, а о ней, — ответил маркиз.
Князь улыбнулся.
— Опять же скажу: когда вы будете в моем возрасте, вы поймете, что истинное удовольствие доставляет сам процесс ухаживания, каким бы долгим и трудным он ни был.
Они подошли к спальне князя, и маркиз чуть было не поддался порыву посоветовать ему оставить Айну в покое, но потом решил, что это его не касается.
— Доброй ночи, ваше высочество, — сказал он вместо этого.
— Доброй ночи, и спасибо за то удовольствие, которое мне доставило пребывание в вашем доме, — ответил князь.
И маркиз направился к себе.
Решив, что выждал достаточно, Чейл открыл дверь своей спальни.
В своих сердечных делах он неукоснительно следовал правилу — не считать себя завоевателем, пока победа не достигнута.
Это означало, что отправляясь впервые в спальню женщины, он никогда не позволял себе являться в неглиже, словно заранее предполагая полную капитуляцию с ее стороны.
Впрочем, он был столь красив, что по правде говоря, никогда не встречал сопротивления.
Но маркиз знал одну знаменитую лондонскую красавицу, которая славилась своей страстью в последний момент захлопнуть дверь перед самым носом у мужчины.
Ничего подобного Чейл не допустил бы. Он помнил, в какое замешательство приходили некоторые из его друзей, обнаружив запертые двери или услышав, что они не правильно истолковали чувства женщин к ним и должны немедленно удалиться, дабы не скомпрометировать даму.
— Проклятье, никогда в жизни меня никто так страшно не оскорблял! — жаловался маркизу один приятель. — К тому же я не сомневался, что эту историю непременно станут передавать из будуара в будуар на следующее же утро. До сих нор не могу понять, почему она повела себя подобным образом. Власть, старина, желание показать свою власть над тем, кого она считает» простофилей «.
Подобные случаи нередко служили темой для разговоров в клубах, и маркиз про себя решил никогда не допускать. подобного унижения.
Но сейчас он не сомневался в отношении Люси к нему и в том, что она его ждет.
Если же слухи о ней соответствуют действительности, и она действительно» ледышка «, что ж, он сумеет отступить, сохранив свое достоинство.
Маркиз небрежно постучал в дверь будуара, открыл ее, вошел и запер за собой.
С первого взгляда он оценил прекрасную картину, которую являла собой Люси, откинувшаяся на спинку шезлонга.
Отсвет пламени свечи мерцал на ярком золоте ее волос; цветы в глубине комнаты, словно театральный задник, создавали фон, на котором прекрасное лицо молодой женщины, обращенное к входившему, словно светилось и манило к себе.
На мгновение маркиз замер в дверях. Люси, которая намеревалась разыграть смущение и даже сопротивление его настояниям, увидев его в дверях будуара в вечернем костюме, красивого, сильного, мужественного, решительного, забыла обо всем.
Она поднялась и, раскрыв объятия, пошла ему навстречу.
Ее голова чуть отклонилась назад, а красиво изогнутые губы откровенно ждали поцелуя.
Люси не помнила, дошла ли она сама, или маркиз отнес ее на руках, но она оказалась на кровати среди подушек, а он смотрел на нее сверху, и глаза его, несомненно, пылали сладострастным огнем.
— Я люблю вас! — воскликнула она, и эти слова вырвались из ее груди, как крик счастья.
