произошло.
Потрясенный герцог воззрился на Джиованну.
– Это он так говорил?
– Потом я догадалась: мачеха опоила его, подсыпала в вино что-то, и он сделал все, как она хотела… а потом обо всем позабыл.
– Почему ты так решила? – спросил удивленный ее тоном герцог.
– Потому что потом, когда они вернулись… она всегда поступала так, если хотела добиться чего-нибудь от папеньки.
– А дальше?
– С момента их возвращения папенька начал пить гораздо больше, чем прежде. До этого он иногда выпивал стаканчик виски… но тут стал требовать все больше кларета и портвейна… и шампанского, оно очень понравилось мачехе…
– Ты говорила с ним об этом?
– Конечно! Я говорила: «Прошу вас, папенька, не пейте так много. Вы же знаете, что будь маменька с нами, она бы очень расстроилась. Мне так горько видеть вас нетрезвым!»
– А он?
– В первый раз он сказал: «Ты права, дорогая, я веду себя глупо. Обещаю, что буду пить меньше».
– И он выполнил обещание?
– Он пытался… я знаю, что пытался! – воскликнула Джиованна. – Но мачеха рассердилась на меня.
– Что она сказала?
– Чтобы я не совала нос не в свое дело. Она, видите ли, сама может присмотреть за моим отцом и лучше знает, что для него хорошо, а что плохо.
– И он продолжал пить.
– Он старался не пить при мне, но я знала, чтоб выманить деньги, мачеха приносила ему стакан кларета или портвейна и говорила: «Я кое-что принесла тебе, дорогой Кейт.
Давай выпьем за наше счастье».
Джиованна замолчала, и герцог спросил:
– Что же было потом?
– Когда это случилось во второй или в третий раз, я поняла, что мачеха добавляла в вино какое-то сильнодействующее средство, выпив которое, папенька почти терял сознание и казался абсолютно пьяным.
Губы герцога сжались в тонкую ниточку. Он спросил:
– Ты обвиняешь в этом мачеху?
– Я много в чем могу ее обвинить, – ответила Джиованна. – Но самое главное – она тратила деньги. После матушкиной смерти я помогала папеньке вести счета и знала, что до того, как папенька женился во второй раз, мы экономили на всем ради наших людей, многие из них были на грани голодной смерти.
Она глубоко вздохнула, словно вновь переживая всю горечь тех лет, и продолжала:
– В суровые зимы этим людям почти нечего есть. Мне так их жаль! А папенька и маменька всегда помогали тем, кто бедствует.
– Разумеется, – пробормотал герцог. Он понимал, что забота о подданной – обязанность любого предводителя клана.
– Но когда они, как обычно, пришли к нам в замок за помощью, мачеха прогнала их прочь, сказав, что папенька слишком болен и не может выслушивать их жалобы.
Девушка снова вздохнула.
– Я понимала, что она поступает отвратительно, и будь папенька в себе, он ни за что не позволил бы так унижать своих людей.
– Но что же делала ты?
– Я отдавала им все деньги, какие могла, и поговорила с одним из старейшин, чтобы тот обеспечил маленьких детей молоком – это всегда было самым важным для папеньки.
Джиованна в смущении отвела глаза.
– Самое ужасное, что мачеха продолжала покупать новые портьеры, ковры и дорогие украшения. Она украшала дом… а люди голодали!
Не в силах более вспоминать те ужасы, Джиованна умолкла и разразилась слезами.
Герцог обнял ее за плечи.
– Если это так расстраивает тебя, дорогая, мы можем продолжить разговор в другой раз.
Он вытер девушке слезы. Джиованна сказала:
– Нет, я хочу договорить. Я хочу, чтобы ты знал.
Как хорошо, что можно поговорить с тобой… я думала, меня никто никогда не поймет… и я умру вместе
