Духи, всегда считавшиеся вызывающими сексуальное желание, нашли широкое применение в годы правления Елизаветы.
«Королева обычно носила с собой ароматический шарик, приготовленный из серой амбры, бензоина22 и других ароматических веществ».
Елизавета также «носила надушенные перчатки, плащ из ароматизированной испанской кожи, а ее туфли тоже пахли сладкими эссенциями». Ее собственный особый аромат приготавливался следующим образом:
«Возьмите восемь гран мускуса и добавьте восемь ложек розовой воды с тремя ложками воды, настоянной на дамасской розе, и четверть унции сахара. Кипятите пять часов и профильтруйте».
Не удивительно, что, когда монархия пала, пуритане выступили против сексуальности в женской моде и принялись вводить мужеподобные и лишенные женственности платья и одежду, бытовавшую в странах Содружества23.
С возвратом к черным юбкам и прямым черным волосам, вернулись и наказания за то, что ты женщина – клеймение каленым железом, публичные исповеди, страх перед Адом и подавление всех женских чар. Пьер Ами, помогавший Кальвину стать диктатором Женевы, был посажен в тюрьму за то, что танцевал с женой на помолвке, а ей позднее пришлось уехать из страны.
С Реставрацией любовь к пышным нарядам распространилась во всех сословиях, и одежда продавщицы апельсинов была сравнима, по крайней мере по покрою и цвету, с нарядами придворных дам. Это была эпоха женственных женщин и мужественных мужчин.
Одежда акцентировала сексуальную принадлежность и тех и других: бриджи мужчин были узкими, а лифы женских платьев – с глубокими вырезами, обнажающими пышные груди. И женщины ради славы довольно охотно представали обнаженными.
Для красавиц времен Реставрации было нормальным позировать для портрета в полный рост полностью обнаженной или для портрета более скромных размеров – с обнаженной грудью.
Небезынтересно узнать, каков был эталон красоты в то время. Грамон так описывал миссис Хайд, одну из любовниц короля Чарльза II:
«Она была среднего роста, имела кожу ослепительной белизны, точеные руки и на удивление красивые ступни, даже для Англии; долгая тренировка придала ее взгляду такую томную нежность, что она никогда не открывала широко своих очей, словно китаянка; а когда она строила глазки, трудно было понять, что она делает».
Бедная спокойная королева Анна ввела нижние юбки с фижмами, которые ненавидел Аддисон, говоря:
«Я считаю женщину красивым, романтичным животным, которое может быть украшено мехами и перьями, жемчугами и бриллиантами, и шелками; рысь должна бросить свою шкуру к ее ногам, чтобы та сделала палантин; павлин, попугай и лебедь пожертвуют своими перьями для ее муфты, моря будут обысканы в поисках раковин с жемчугом, а горы – в поисках драгоценных камней… но что касается нижних юбок с фижмами или кринолина, о котором я говорю, я не могу и никогда не смирюсь с ним».
О вреде тугой шнуровки предупреждали женщин писатели и медики, но те, конечно, не обращали на это никакого внимания. Эпитафия, написанная медицинским чиновником английского графства Йоркшир на могильном камне одной юной леди, которая не слушала слов предупреждения, такова:
Но несмотря на такие решительные меры, аббат Бланк писал: «Англичане много теряют, столь мало общаясь с полом, который природа наградила всеми привлекательными качествами… Мужчины пьют за здоровье женщин в тавернах, но редко разговаривают с ними в узком кругу».
В течение XVIII столетия идет нескончаемая борьба Евы за «разработку новых месторождений» сексуальных удовольствий, начиная от обильной полунаготы красавиц Чарльза II, кончая образом «маленькой девочки».
Тела заключались в строгие корсеты, чтобы достичь девичьей стройности. Грудь едва намечена с помощью открытой шеи и оборок лифа. На арену стали выступать ступня и мельком показанная ножка. Никогда прежде женщины не использовали столько тривиальных и в то же время экстравагантных аксессуаров для того, чтобы украсить себя.
Это была эпоха лент и изысканных ювелирных украшений, кружева и пастельных тонов, бессмысленных тюрбанов и затейливых причесок. И женщины этой эпохи сделали вывод, что их место – в гостиной и будуаре.
Сознательно или неосознанно они все состязались с королевами того времени – возлюбленными короля, которые обладали реальной властью в Версальском дворце. Женщины вынуждены были стать игрушками, оставив борьбу за то, чтобы их считали равноправными партнерами.
«Зачем винить мужчин, если женщины невежественны? – вопрошал Ла Бруэр. – Разве изданы законы, запрещающие им открыть глаза, читать и запоминать то, что они прочли? Разве не они сами взяли себе за привычку не интересоваться ничем, кроме собственной персоны, – либо из-за своей лени, недоразвитого ума, отсутствия любопытства, излишней приверженности к веяниям моды и так далее и тому подобное? Но мужчины довольны тем, что женщины, превосходящие их во множестве других аспектов, не воспользуются еще и этим дополнительными преимуществом над ними».
Мужчины хотели хорошеньких, а не умных игрушек, которые не могли бы оспаривать их превосходство. Но кажущаяся поверхностность жизни женщин, отразившаяся в их нарядах, была предательской.
В своей борьбе за то, чтобы стать крайне женственной и исключительно привлекательной, женщина XVIII столетия не только сделала жизнь очень приятной и удобной для себя, но добилась лучшей из всех ролей – убедительной, притворно-ласковой силой, стоящей за влиятельным мужчиной высокого социального ранга.
Одежда, конечно, оказывала влияние на моральные принципы. Замужние, достойные дамы, которые играли в азартные игры и не могли оплачивать наряды из сатина и бархата, не колеблясь, конкурировали на рынке куртизанок, где сами назначали за себя цену.
Она зависела от их положения при дворе, воспитания и даже от влиятельности их мужей. Мадам де
