Монбазон оценила себя в пятьсот крон, и тут же стали распевать частушку следующего содержания:
«Пять тысяч буржуазных крон поднимут любой даме подол».
После Французской революции «наряды дам подверглись очень заметным изменениям… груди, вместо того чтобы быть как можно сильнее прикрытыми, вываливаются из выреза платья, которое стало очень легким и свободно спадает от груди, а под ним – лишь узкая нижняя юбка».
Сразу же после революции парижские модницы подхватили самый экстравагантный стиль, названный «Merveilleuses», – женщины оставили кринолины и выставляли напоказ свои прелести, смачивая свои муслиновые юбки. В 1802 году мадам Рекамье появилась в Кенсингтонских садах в этом доселе невиданном в Англии наряде.
В первый раз за почти две тысячи лет в ход пошла сексуальная привлекательность бедер и икр.
Как только такие наряды стали распространяться повсюду, приверженцы этой моды, которые были и лидерами движения за новую эмансипацию женщин, обнажили руки и углубили вырезы платьев, чтобы была видна грудь. А груди приподнимали вверх, чтобы показать как можно больше.
Даже когда актриса прохаживалась по парижским улицам с полностью обнаженной грудью, как у современных купальников «topless» (без верха), особых протестов это не вызывало.
Новое наполеоновское высшее общество выставляло себя напоказ. Юзанн так описывает его представительниц: «…до такой степени увешанными драгоценностями, что походили на ювелирный магазин.
На каждом пальце было несколько колец с бриллиантами, которые сверкали один над другим. Золотые цепочки обвивали шеи не меньше восьми раз. Уши оттягивали массивные серьги, руки обвивали гравированные браслеты удивительной работы. Жемчужные ожерелья и ленты, отделанные по краям жемчужинами, украшали прически и зачастую спадали на плечи. Длинные золотые шпильки иногда скалывали волосы, а золотые гребешки с бриллиантами и жемчугами стоили целое состояние».
Классические наряды времен Первой империи, заимствованные у греков, были привлекательны, и женщины использовали свои прелести с особым усердием.
Полин Боргез, сестра императора, каждый день принимала ванну из молока, а молодой негр обязан был вносить и выносить ее из ванны, чтобы она могла видеть контраст своей белой, словно лилия, кожи на его фоне.
В 1808 году мы читаем: «Дамы отбросили прочь ненавистные попытки возместить то, что недодано природой, – подкладные груди и турнюры исчезли».
Около 1818 года возникла внезапная волна напускной скромности. Страсти, которые прежде были грубы и отвратительны, стали романтичными и поэтичными, а наряды – простыми. Украшения состояли из простого ожерелья из бусин или одной броши.
Романтизм породил новую странную болезнь. Тугая шнуровка заставляла женщин страдать от частых мигреней, и они, бледные и изнуренные, подолгу лежали на диванах. Быть полной считалось чуть ли не преступлением, а хороший аппетит был знаком вульгарности.
Однажды Байрон приговорил себя к диете, состоящей из картофеля, сбрызнутого уксусом, и его примеру последовали модницы и девочки, проходившие обучение в монастырях. Чтобы выглядеть бледными, как мужчины, так и женщины пользовались желтым красителем; поразительное число молодых девушек «чувствовали постоянный упадок сил» и умирали от истощения.
Мужчины старались изо всех сил выглядеть, словно их снедала тайная печаль, женщины с лицами цвета алебастра желали выглядеть, словно только что восстали из могилы и готовы в любую минуту туда вернуться.
Но к 1845 году Лола Монтез, искательница приключений, которая стала любовницей короля Баварии и причиной того, что он лишился трона, положила начало новой моде. Ее яркая ирландская красота, которая заставила короля воскликнуть: «Я околдован!», произвела сенсацию среди представителей высших кругов Европы. «Варшавский курьер» писал:
«Из девяти трехкратных достоинств, которые один испанский поэт считает необходимыми составляющими женской красоты, Лола Монтез обладает двадцатью шестикратными».
Тот самый испанский поэт перечисляет следующие двадцать семь составляющих:
Лола написала автобиографию, в которой сказала, что «секрет сохранения красоты очень прост – умеренность, физические упражнения и чистота».
И добавила в качестве занятного факта, что молоко, в котором принимали ванну все женщины высшего общества Парижа, их слуги перепродавали потом молочникам.
Об испанских женщинах она писала, что «они истязают себя тем, что не снимают тугих повязок с ног даже в постели и спят всю ночь с привязанными к шкиву руками, чтобы сделать их бескровными и белыми».
Императрица Евгения, одна из прекраснейших женщин своего времени, ввела в моду носовые платки. На представлении «Золушки» она так сильно плакала, и все модницы Парижа поняли, что это делалось лишь для того, чтобы продемонстрировать роскошные носовые платки.
Считалось, что кринолин впервые надели парижские проститутки, чтобы возбудить своих клиентов, но императрица носила его во время беременности, и он стал повальным увлечением. Викторианки восприняли его как сдержанный и скромный, однако Флоренс Найтингейл с ехидством говорила о его неуместности, когда сиделкам нужно наклониться над пациентом!
Нововведением Второй империи было появление новых диктаторов моды – мужчин. До этого времени лучшими создательницами одежды всегда были женщины.
В La Vie Parisienne один историк дает такое описание кутюрье:
«Женщины готовы пойти на все, лишь бы одеваться у него. Это низенькое, сухое, темнокожее, нервное существо принимает их в бархатном камзоле, беспечно развалившись на диване с сигарой в зубах. Он
