Они ехали по плоской каменистой равнине, пыльной и невыразимо скучной.
Маркиз уже стал жалеть, что выбрал этот путь, когда горизонт вдруг засветился, будто мираж.
Из-под голых камней пустыни, словно по волшебству, вырос прекрасный город.
Маркиз не проронил ни слова, но едущая рядом с ним Сабра шепотом воскликнула:
— Он похож на… видение из «Тысячи и одной ночи»!
Подъехав ближе, они увидели минареты и купола мечетей — «воплощенное в камне свидетельство и оплот веры Мухаммеда», как прочитал маркиз в одной из книг.
Перед городом им встретился верблюжий рынок.
Маркиз раньше часто видел такие рынки, но его позабавил восторг, с которым Сабра спрыгнула с лошади и побежала к песочно-желтым стадам молодых и старых верблюдов.
И снова маркиз подумал, что нет в пустыне лучше и полезнее животного, чем верблюд.
В Кайруан они въехали через одни из главных ворот, Баб-Эль-Кукха — Ворота Персиков.
Медленно пробираясь по узким, переполненным народом улочкам, караван миновал странного вида мечеть Сабель.
Она была заложена в девятнадцатом веке одним святым человеком, который уговорил бея заплатить за шесть необычных куполов в форме дыни, украшающих верхушку мечети.
Разумеется, этими сведениями поделился Киркпатрик.
Хотя он рассказывал забавно, в свойственном ему шутливом стиле, маркиз догадался, что авантюрист узнал эту историю от дочери.
С большим трудом достигли они наименее переполненной части городка, но гораздо труднее оказалось найти место для ночлега.
Единственный отель, построенный после французской оккупации, был полон и в любом случае выглядел настолько захудалым и неприглядным, что маркиз отказался даже думать о том, чтобы остановиться в нем.
Наконец за стенами городка они отыскали маленькую гостиницу для путешественников, которая казалась чистой и более или менее тихой.
Поскольку выбора не было, маркиз — правда, без особого энтузиазма — согласился остаться на ночь здесь.
От хозяина гостиницы они узнали, что городок наводнен паломниками.
Завтра будет Святой день, когда перед Большой мечетью Кайруана соберутся почти двести тысяч верующих.
Однако в данный момент маркиза больше заботило, как устроить и накормить верблюдов и лошадей, не говоря уж о погонщиках и о них самих.
Как повсюду в Тунисе, свежие овощи и фрукты легко можно было купить на кайруанском базаре.
Маркиз спешно отправил туда одного из слуг, а сам пошел обсуждать с поваром, что еще найдется из еды.
Киркпатрик предпочел устраниться от хлопот.
Он нашел удобное кресло и устроился в нем с бутылкой золотистого вина.
Вспомнив о Сабре, маркиз обнаружил, что она исчезла, но не слишком удивился.
Он видел, как девушка смотрела на городок, и понял, что она очарована его желто-золотыми стенами и такими же минаретами и куполами, сияющими на фоне ярко-голубого неба.
Поскольку Сабра казалась очень самостоятельной, маркиз не испугался за нее, как испугался бы за любую другую юную англичанку.
«В любом случае, — сказал он себе, — если кто и должен беспокоиться о Сабре, так это ее отец, а не я».
Только когда они закончили свой ужин, оказавшийся вполне съедобным, и маркиз понял, что очень скоро стемнеет, он спросил Киркпатрика:
— А где ваша дочь?
Киркпатрик пожал плечами:
— Придет, когда проголодается. Не сомневайтесь, она может постоять за себя.
«Не впадай в панику», — приказал себе маркиз.
Но он знал, что встревожился бы из-за любой англичанки, которая убежала одна в арабский город.
Пусть Кайруан был третьим после Мекки и Иерусалима священным городом для мусульман, но маркиз не сомневался, что местные жители точно так же алчны и вероломны, как в любом другом здешнем городе.
Киркпатрик продолжал благодушно пить, а маркиз встал и вышел в открытую дверь на веранду.
Перед ним лежала грязная, невозделанная земля, и даже не думая, куда идет, он спустился по лестнице.
Темнело очень быстро — ведь они продвигались все дальше к югу.
Через несколько минут дневной свет погаснет и появятся звезды.
В домах уже зажигались огни, и до маркиза доносился шум улиц и гул, который казался неотъемлемой частью восточного селения.
Он пошел дальше, чувствуя, что под ногами жаждущая воды сухая песчаная земля, пыльная, как та равнина, по которой они ехали весь день.
Вдруг он услышал, как где-то неподалеку юный голос выводит знакомый мотив.
С трудом веря, что это ему не чудится, маркиз продрался сквозь кусты жасмина и обнаружил, что находится теперь с другой стороны гостиницы.
На столбе висел фонарь, освещая кучку ребятишек, сидящих на земле.
Они сидели необычайно тихо и слушали песню, .
Арабские дети очень красивы: маленькие, грациозные, с кофейного цвета кожей, овальными лицами, огромными темными глазами и длинными ресницами, очаровательно загнутыми вверх.
Пока не станут старше, они будут смотреть на мир широко открытыми глазами, словно он — удивительное место, в котором они никогда не узнают несчастья.
Маркиз часто видел таких детей и, хотя ругал себя за сентиментальность, их красота неизменно брала его за сердце.
Стоя неподвижно, чтобы не спугнуть бедно одетых детишек, маркиз увидел Сабру, сидящую под фонарем. Это она пела.
На руках она держала арабчонка, и маркизу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что ее песня — с детства знакомый ему церковный гимн.
Сабра пела по-арабски.
Слушая ее, маркиз восхитился, как умело девушка перевела слова и как удачно они ложились на музыку.
Все вещи яркие и красивые,
Все создания великие и малые,
Все вещи мудрые и удивительные,
И все это создал Аллах.
Сабра умолкла, а когда дети шумно потребовали спеть еще, уговорила их петь вместе с ней.
Мелодия была непривычна для них и потому трудна, но слова запоминались легко, да и девушка подсказывала им.
Дети запели высокими, пронзительными голосами, и Сабра присоединилась к их хору, ведя и ободряя их.
Внезапно маркиз с изумлением понял, что она без очков.
В первый раз он увидел ее глаза — такие же большие на ее личике, как глаза арабских детей, и такие же красивые.
Только они были не темными и не голубыми, но маркиз был почти уверен, хотя видел не совсем отчетливо, что они зеленые с золотом.
Этот цвет напомнил ему прозрачный летний поток.
Песня кончилась. Дети закричали — как сделали бы дети в любой стране, — что хотят послушать еще, но Сабра неохотно встала на ноги.
