– Вот картинка, которая может вас позабавить, – сказала она.
Она перевернула страницы своими длинными пальцами, и граф опять удивился тому, что на ней нет никаких драгоценностей, кроме кольца с огромным изумрудом на левой руке.
Она смотрела на него из-под темных ресниц глазами, такими же зелеными, как изумруд на ее пальце.
– Может быть, стоит на нее взглянуть, – предложила она – Если, конечно, она вас не шокирует.
Граф знал, что она ждет, что он встанет, подойдет к ней и присядет на ручку кресла, ощутив аромат ее духов, такой же экзотический, как и туберозы.
– Мне гораздо интересней узнать что-нибудь о вас, – сказал он, не двигаясь с места. – Расскажите что- нибудь о себе. У вас определенная репутация, миледи, что, разумеется, неудивительно.
– Почему же неудивительно? – спросила Цирцея.
– Потому что красивые женщины всегда вызывают ревность своих современниц.
– Так вы считаете, что я красива?
– Даже думай я иначе, то вряд ли был столь невежлив, чтобы это высказать.
– В таком случае, я отвечу комплиментом на комплимент. Ваша репутация, милорд, еще хуже, чем моя.
– Смотря по каким меркам мы судим друг друга, – заметил граф – Репутация часто может таить в себе возможность разочарования для тех, кто верит всему, что слышит.
Цирцея Лангстоун откинулась в кресле.
– Вы возбудили мое любопытство, милорд, – сказала она, – хотя бы потому, что несмотря на то что множество людей обличает вас самым яростным образом, их обвинения редко содержат в себе конкретные детали.
– И вас это заинтересовало? – спросил граф.
– Конечно. Если бы мы подсчитали наши очки, одно за другим, то, естественно, мы должны были быть информированы немного лучше, чем атакующие нас.
Графу показалось это забавным.
Это был совсем не тот подход, к какому он привык с другими женщинами. Он прекрасно понимал, что западня расставлена и осталось сделать один короткий шаг, чтобы в нее попасть.
Раздумывая о том, стоит или не стоит ему этот шаг сделать, он непроизвольно вспомнил выражение испуга на лице Офелии в тот момент, когда появился в гостиной.
В своих отношениях с женщинами он испытал все: упреки, слезы, мольбы, но был уверен, что никогда ни в ком не вызывал такого ужаса, какой увидел тогда в глазах Офелии.
«Пожалуйста... пожалуйста... не говорите мачехе, что я обсуждала с вами дела Джема Буллита».
Самый неприкрытый страх слышался в этих шепотом произнесенных словах.
Женщина, сидевшая перед ним, вдруг утратила ту чувственную притягательность, какую он ощутил, переступив порог этой комнаты.
Это была не женщина, а змея, рептилия, порождающая омерзение у всякого белого человека.
Он вспомнил, какое отвращение вызывали у него заклинатели змей в Индии и как настойчиво он требовал от слуг, чтобы те обыскивали спальню, прежде чем он удалится туда на отдых.
Вместо Цирцеи в зеленом платье он увидел перед собой кобру с раздвоенным языком, высовывавшимся время от времени, раздувшую свой щит и готовую к броску всем своим слегка извивающимся телом.
Он медленно поднялся со стула.
– Я был очень рад побеседовать с вами, леди Лангстоун, – сказал он, – но мои лошади застоялись, не следовало бы заставлять их ждать. Могу ли я надеяться на то, чтобы навестить вас когда-нибудь в другой день?
Он увидел молнии, мелькнувшие в глазах Цирцеи, прежде чем она ответила:
– Разумеется, милорд, я понимаю. Лошади – это не то, что женщины, у мужчин они всегда на первом месте.
Она также встала и направилась в сторону двери. У выхода она повернулась и протянула ему руку с изумрудным кольцом. Он поднес ее к губам, но удивительно ловко поцеловал лишь воздух. На какое-то мгновение ее пальцы сжали его руку еле уловимым движением.
Затем дверь открылась, она проводила его до верхней ступеньки лестницы и остановилась, глядя, как он спускается в холл. Но когда, взяв шляпу у слуги, он обернулся, то не увидал ее там.
Леди Лангстоун вернулась в будуар с таким выражением лица, которое заставило бы побледнеть ее падчерицу.
Что произошло? Почему он ушел так быстро?
Она не сомневалась в том, что к концу нынешнего дня окажется в его объятиях, пробуждая в нем дикую, неутоляемую страсть, охватывавшую большинство мужчин, когда она смотрела на них из-под ресниц, призывно шевеля губами.
Она подумала, что рассчитала каждый ход в этой игре, каждое провоцирующее слово и жест, которые в прошлом безотказно всякий раз интриговали, обволакивали мужчину и в конце концов околдовывали его.
Но когда она уже думала, что граф попался в сети, он каким-то образом выскользнул и сумел избежать
