Звездного.
И этого было достаточно, чтобы возбудить любопытство графа до такой степени, что он решил освободить того, кто страдал там, кто бы это ни был.
Поэтому перед тем, как уехать с аукциона сэра Уолтера, он намеренно прошелся несколько раз по конюшне до самого конца и заметил дверь и паддок, который примыкал к конюшням и мимо которого пролегла проезжая дорога.
Но у него еще не было точного плана, и он продолжал твердить себе, что ему не стоит вмешиваться в дела сэра Уолтера.
Он уже сделал достаточно, купив жеребца у его племянницы.
Но здесь снова заговорила его интуиция, подталкивая его к каким-то действиям, ибо эти попоны скрывали существо, которое испытывало боль, а пройти равнодушно мимо жертвы чей-то жестокости граф Пойнтон не мог.
Сейчас, глядя на исполосованную кнутом спину Кледры, он знал, что, каковы бы ни были последствия для него лично, он должен защитить ее от человека, который так жестоко обошелся с ней.
Глава 3
Граф увидел, как его лошадь с легкостью выиграла второй заезд, и принял поздравления от своих друзей, которые находились вместе с ним в ложе Жокейского клуба.
Затем он простился с теми, кто останавливался в его доме во время скачек, и вместе с Эдди прошел туда, где его ожидал фаэтон.
— Ты уезжаешь необычно рано, Леннокс, — заметил тот.
— Хочу вернуться домой до темноты. Присмотри вместо меня за гостями, встретимся завтра в Лондоне. Я встану поздно, так как мне нужно проследить кое за чем в поместье.
Он говорил, как всегда, сухо, скорее безразличным тоном, но Эдди увидел необычное напряжение в его осанке и огонек возбуждения в глазах, чего не видел со времени их участия в военных действиях в Индии.
— У меня такое чувство, Леннокс, — медленно произнес он, — что ты что-то замышляешь. Не имею ни малейшего понятия, что бы это могло быть, но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы меня мог обмануть равнодушный вид, который ты на себя напускаешь.
При этом он подумал, не замешана ли здесь новая женщина.
Эдди знал, что граф уже пресытился романом с женой политика, но не знал никого, кто бы мог занять ее место столь быстро.
Граф, не отвечая, улыбнулся загадочной улыбкой:
— Встретимся в Лондоне завтра вечером. Если хочешь устроить мне допрос, приглашаю тебя поужинать со мной, но только тебя — и никого больше.
— Значит, ты признаешь, что есть что-то, о чем тебя можно допрашивать?
— Я ничего не признаю, кроме того, что я не люблю любопытных людей.
Это было действительно так, но граф улыбнулся, произнося эти слова, и Эдди понял, что тот не «ставит его на место», как сделал бы с любым другим. Они были близкими друзьями, Эдди волновался за него, и граф давал ему почувствовать, что ценит заботу друга.
Вокруг нарядного фаэтона графа собралась толпа. Этот фаэтон был здесь прекрасно известен, так же как и скаковые цвета графа.
Когда граф сам сел на козлы и подхватил вожжи, раздался гул одобрения, на который он ответил, приподняв шляпу.
Фаэтон тронулся, толпа расступилась, давая ему дорогу, но приветственные крики не смолкали еще долго.
Эдди смотрел ему вслед, пока фаэтон не скрылся в облаке пыли вдали, затем направился снова к ложе Жокейского клуба. И тут он понял, что этот внезапный отъезд графа был чем-то необычен.
Минуты две он размышлял, что бы это могло быть, затем пришел к выводу, что, во-первых, графа сопровождал не грум, как обычно, а Йетс, и, во-вторых, не в привычках графа было путешествовать без сопровождения.
— Возможно, остальные присоединятся к нему, когда он будет выезжать из дома.
Но ведь граф утром определенно заявил, что поедет прямо со скачек в поместье в Хартфордшире, не заезжая в свой особняк в Ньюмаркете.
«Странно!»— подумал про себя Эдди и еще больше утвердился во мнении, что «что-то происходит».
Граф тем временем подгонял лошадей, стремясь поскорее отъехать от ипподрома и оказаться на большой дороге.
Когда они свернули на нее, он бросил через плечо Йетсу, который сидел сзади него:
— Где это?
— Около вон тех деревьев в пятидесяти ярдах отсюда, милорд. Если ваше сиятельство остановится между ними, нас нельзя будет увидеть из проезжающих по дороге повозок.
Через минуту граф увидел деревья, свернул с дороги и осторожно направил лошадей в центр перелеска.
Здесь была полянка, расчищенная дровосеками. Йетс спрыгнул с коляски и, переходя от дерева к дереву, принялся искать то, что раньше спрятал между корнями.
Через минуту он вернул сяк фаэтону с огромной садовой корзиной в руках.
В таких корзинах садовники во всех домах графа приносили фрукты и овощи на кухню. Так как кормить всегда нужно было множество людей, то и продуктов требовалось немало.
Но обычно корзины были не такими длинными. Йетс ухитрился скрепить две корзины так, что получилась одна, размером с небольшой гробик.
Он внес ее в фаэтон, и граф спустился с козел, чтобы помочь ему.
Они ловко закрепили корзину, чтобы она не сдвинулась с места, как бы быстро ни несли лошади. Потом граф приподнял край легкой вуали из муслина, которая прикрывала лицо Кледры.
Она все еще была без сознания, но дышала уже ровно.
Возможно, очень крепко спала благодаря действию трав, которые ей дал Йетс.
Тот очень много знал о лекарственных травах. Его мать считали белой колдуньей, потому что она умела лечить многие болезни лучше любого врача.
В первую ночь дыхание Кледры было совсем слабым, едва заметным, и граф, взглянув на нее утром, все еще опасался, что она может умереть от перенесенных побоев.
Но Йетс изо всех сил старался вернуть ее к жизни.
Граф настоял, чтобы никто в доме не знал о Кледре.
— Не волнуйтесь, милорд, — успокоил его Йетс. — Я уже сказал внизу, что пересматриваю гардероб вашего сиятельства, чтобы избавиться от вещей, которыми вы больше не пользуетесь. Поэтому никто не будет удивляться, что я работаю наверху. К тому же я закрою двери и прослежу, чтобы горничные ничего не увидели, когда будут убирать спальню вашего сиятельства. Раз они ничего не услышат и не увидят, они и знать ничего не будут.
Граф кивнул.
— Именно этого я хочу, Йетс.
— Я вот что подумал, милорд, — продолжал Йетс. — Лучше молодой леди не осознавать, что с ней случилось.
Она будет безмерно страдать от боли, когда очнется, поэтому я постараюсь, чтобы она спала, пока мы не доставим ее в поместье.
— Отличная идея, — согласился граф.
Он прекрасно знал, как действуют сонные травы, которые Йетс смешивал с медом, потому что ему и самому случалось пользоваться ими.
Однажды это было, когда в сильнейшем возбуждении граф метался в лихорадке и никто не мог удержать его в постели. В другой раз рана причиняла ему такую сильную боль, что даже при своей железной выдержке он с трудом заставлял себя не кричать.
— Ради Бога, Йетс, — попросил он тогда, — дайте же мне что-нибудь, чтобы остановить эту боль. Она
