Существует ли жизнь духа, жизнь гораздо более полная и прекрасная, чем земная?
Она подолгу молилась, пока слова молитвы не теряли смысл и не превращались в одно томительное стремление к Богу.
Всю свою жизнь Тея читала молитвы, ходила в церковь, но только теперь почувствовала, насколько непонятной оставалась для нее сама сущность молитвы. Теперь все ее существо молило Небеса даровать ей утешение, и она поняла, что молитва – это нечто невообразимо трудное. На ее молитву не было ответа, и порой девушка чувствовала себя совершенно забытой и Небом, и миром.
Но сейчас, расхаживая по гостиной, Тея вдруг ощутила прилив удовлетворения: у нее хватило сил отказаться от услуг адвоката. Она не была уверена в том, что ей не изменит мужество, тем более что ни адвокат, ни ее двоюродная бабка не поняли бы мотивов ее решения. И все же она это сделала!
Значит, не такая уж она трусиха. Что бы ни ждало ее в будущем, у нее достанет сил это перенести.
Какое-то умиротворение воцарилось в душе Теи. Ушли волнение и боль последних недель. На смену им пришла уверенность в том, что она не одинока и не забыта.
Через какое-то время дверь ее камеры открылась, и надзирательница впустила леди Дарлингтон. Тея бросилась в ее объятия. Расцеловавшись, они уселись рядышком па диване, взявшись за руки.
Леди Дарлингтон прислала в тюрьму мебель, ковры, постельное белье и другие вещи, но хотя комната очень изменилась, все-таки это была тюремная камера, где Тею удерживали силой. Для них обеих это унижение казалось самым непереносимым.
– Как у тебя дела, милая? – спросила леди Дарлингтон.
– Неплохо, тетя Энн. А вот вы о себе не заботитесь. У вас усталый вид, и вы похудели с тех пор, как мы виделись в последний раз.
Графиня действительно очень страдала от унижений, связанных с арестом Теи. Леди Каслмейн могла быть довольна: вдовствующая графиня стремительно старела, кожа ее стала сухой и морщинистой, глаза запали от тревоги и бессонных ночей.
Порой Tee хотелось плакать из-за того, что ее двоюродная бабка так сурово наказана за то, что, в сущности, не имело к ней никакого отношения. Но леди Дарлингтон искренне любила свою внучатую племянницу, и за годы совместной жизни они очень сблизились. Поэтому невозможно было защитить графиню и помешать мщению, которое леди Каслмейн спланировала так хитроумно, что здоровье старой дамы могло оказаться окончательно подорванным.
– Давай не будем говорить обо мне, – сказала леди Дарлингтон. – У меня есть новость для тебя. Я только что говорила с лордом-канцлером. Твое дело будет слушаться на следующей неделе, если только твои адвокаты не попросят об отсрочке.
– У меня нет адвокатов, – тихо ответила Тея и, не давая графине возразить, постаралась объяснить, почему решила сама защищать себя.
Это объяснение было нелегким, потому что Тея не могла сказать всей правды. К тому же леди Дарлингтон, не слушая ее доводов, начала горячо спорить, требуя, чтобы Тея отказалась от своего решения и снова вызвала мистера Добсона.
Однако Тея осталась тверда. В конце концов леди Дарлингтон почти сдалась, но все время возвращалась к этому разговору, пытаясь переубедить Тею.
– Я буду очень рада, когда все закончится, – сказала девушка. – Самое тяжелое – это ожидание. Иногда вечерами, когда тюрьму запирают и заключенные начинают кричать, мне кажется, что я схожу с ума. А надзиратели напиваются и дерутся у меня под окнами.
– Вот уж не думала я, что мне придется побывать в тюрьме, – грустно проговорила леди Дарлингтон. – Но зато теперь я убедилась в том, что этим несчастным необходимо как-то помочь. Тюрьма необходима, чтобы поддерживать в стране закон и порядок, но ведь этому месту совсем не обязательно быть таким тошнотворно грязным, что заключенные теряют свой человеческий облик.
Тея кивнула.
– Это очень верно. Надзирательница сказала мне, что не меньше шестидесяти трех человек слегли с тюремной лихорадкой.
– Молю Бога, чтобы это не оказалось чем-то более серьезным! – с ужасом воскликнула леди Дарлингтон. – В таких местах может появиться и чума!
– Не бойтесь за меня, – успокоила ее Тея. – Кто мне приходят убирать только две женщин. Они вполне здоровы и не бывают в той части тюрьмы, где началась лихорадка.
– Я принесу тебе душистых трав, чтобы окуривать комнаты, – пообещала леди Дарлингтон. – И апельсин, нафаршированный гвоздикой. Это помогает отгонять заразу.
А еще у меня есть известия от наших друзей. Многие справляются о тебе, и сама королева передает, что верит в торжество справедливости и в то, что ты сможешь вернуться в Уайтхолл.
– Пожалуйста, поблагодарите за меня ее величество, – попросила Тея, размышляя о том, что для доброй и мягкой молодой королевы очень характерно думать о людях хорошо.
Словно читая ее мысли, леди Дарлингтон добавила:
– Королева проявила огромную стойкость и доброту, Тея.
Некоторые придворные предлагали ей отправить меня в провинцию из-за скандала с тобой, но ее величество была непреклонна. До суда она считает тебя невиновной.
– Кто-нибудь рассказал ее величеству, что за всем этим стоит леди Каслмейн? – спросила Тея.
– Конечно, – ответила леди Дарлингтон. – При дворе все знают, как она радуется, что смогла навредить тебе и мне.
Она не скрывает своего торжества и открыто называет тебя убийцей.
