слез.
Путешествие заняло довольно много времени еще и потому, что по дороге они неоднократно останавливались у друзей княгини.
Вот тогда княгиня и поняла, насколько привлекательна Зоя, и пожалела, что так необдуманно пригласила девушку пожить в их доме в Санкт-Петербурге.
Князь Борис окрестил Зою Ледяной Девой, и это прозвище уже было широко известно. Всюду, где они останавливались во время путешествия, мужчины с интересом смотрели на нее во время приемов и гадали, не улыбнется ли им счастье растопить этот лед.
Княгиню очень злило такое внимание к Зое.
Ей хотелось, чтобы все смотрели только на ее дочь. Хоть княгиня и построила уже планы относительно блестящего замужества Тани, все же она считала, что девушке не помешает приобрести опыт в общении с мужчинами, научиться управлять ими, льстить им, отвергать их ухаживания.
Но уже в следующем доме, где они остановились во время путешествия, стало очевидно, что центром внимания является Зоя, а не Таня, и княгиня приняла решение: Зоя не должна появляться на публике и принимать приглашения на приемы.
Княгиня не хотела быть злой. Софья Всевольская на самом деле считалась очень добросердечной женщиной, и у нее почти не было врагов.
Но она была готова упорно сражаться за благополучие своего ребенка. Княгиня твердо решила, что брак Тани будет самым блестящим, таким, какого до нее не удавалось заключить ни одной девушке.
По мнению княгини, такой брак можно было заключить только за пределами России.
Она слишком хорошо знала нравы великосветского русского общества и не видела примеров удачного брака ни среди родственников ее мужа, ни среди его знакомых.
Даже царь, высокие идеалы которого заставили многих подумать, что с его приходом к власти наступит новая эра, в самом начале своего правления, уже будучи женатым, влюбился.
Мадам Нарышкина, энергичная польская пани, родила царю двоих детей и терзала его своими изменами.
Будучи джентльменом в гораздо большей степени, нежели его предшественники, царь прилагал все возможные усилия, чтобы внешне все выглядело прилично, и всюду в Европе царь и царица считались очаровательной парой. Но это не означало, что царь или царица были счастливы в браке, а княгиня желала для Тани не только положения в обществе, но и счастья в семейной жизни.
Всевольская считала, что самыми великолепными мужьями являются англичане. Разумеется, они тоже иногда нарушают супружескую верность, но очень осторожны и скрытны в своих сердечных делах. И в целом выглядят очень счастливыми со своими женами и детьми.
Поэтому приезд герцога Уэлминстера в Санкт-Петербург княгиня приняла за знак судьбы.
У нее не было с герцогом любовной связи, но она считала его очень привлекательным и, встречаясь в Вене или Лондоне, флиртовала с ним.
» Я всегда восхищалась такими мужчинами «, — говорила княгиня.
Она знала, что герцог считает ее очень привлекательной, и с трудом удерживалась от искушения взять его в любовники.
Но гораздо большим достижением было бы заполучить его в зятья. Хоть герцог и заявлял, что намерен остаться холостяком, однако и более упрямые меняли в конце концов свое мнение.
Имея в запасе брата герцога, княгиня не оставляла надежду относительно его самого.
Сейчас, когда они ехали с Таней в карете, она опять завела разговор о его положении в английском обществе, о великолепно и с большим вкусом обставленных домах и о привлекательных качествах самого герцога.
Так случилось, что Зоя, спускаясь по лестнице, тоже думала о герцоге.
Тогда, танцуя на сцене, она заметила его в ложе. Потом она подумала: как странно, что она его заметила.
Обычно она полностью погружалась в музыку отца и уносилась в мир, созданный им для нее, совершенно забывая обо всем на свете.
И все-таки в тот раз она каким-то образом знала, что в ложе находится мужчина.
Войдя в Белый салон, Зоя восприняла его присутствие там как часть музыки, сочиненной отцом.
Подобного она никогда не чувствовала по отношению к заурядным людям, на этот раз это было совсем другое, странное чувство. Ей показалось, что она встретила близкую ей душу.
Это было похоже на мелодию, которую она слушала не только сердцем, но и умом, мелодию, которая пробуждала в ней желание творить.
Такое чувство возникало у Зои, когда она танцевала. В ее танце не было ничего определенного заранее, ничего заученного, танец рождался в ее душе.
Отец прекрасно понимал ее чувства.
— Когда я сочиняю музыку, моя дорогая, — говорил он, — иногда у меня возникает ощущение, будто я просто открыл какую-то дверцу внутри себя и впустил туда музыку. А теперь нужно только слушать ее и не приходится прикладывать никаких усилий.
— Папа, я тоже слушаю музыку. И тогда мне становится ясно, что нужно делать.
Они улыбались друг другу — им не нужны были слова, чтобы объяснить происходящее. Они и без слов понимали друг друга.
» Герцог тоже это понял «, — подумала Зоя, подходя к фортепиано.
Она наиграла несколько нот из сочинения отца, которое исполняла для герцога.
И вдруг, как и говорил ей отец, внутри ее распахнулась дверца, и она начала играть что-то совсем другое. Мелодия звучала в ней, пальцы сами бегали по клавишам, и рождалась музыка.
Она играла и ощущала присутствие герцога, а иногда ей казалось, что их взгляды встречаются. Закончив играть, она мысленно увидела выражение его лица.
» Как же это может быть?«— задала себе вопрос Зоя.
И все-таки у нее не было никакого сомнения в том, что чудо свершится.
Она продолжала играть, веря в то, что, когда ее музыка заполнит комнату, он появится и подойдет к ней.
И чудо произошло. Взглянув на него, она продолжила игру, а герцог поднялся на возвышение и облокотился о фортепиано, как и в прошлый раз.
Только после заключительных аккордов, когда она сняла руки с клавиш, герцог сказал:
— Я знал, что найду вас здесь одну. Зоя посмотрела прямо ему в глаза.
— Как… вы узнали, что я… здесь?
— Вчера вечером я слышал, что княгиня с дочерью собираются сегодня во второй половине дня во дворец, и догадался, что они не возьмут вас с собой.
Ответить на это было нечего, и Зоя молчала.
— Может быть, я ошибаюсь, — продолжал герцог, — но, когда я поднимался по лестнице и слышал вашу игру, у меня возникло странное чувство, что вы думаете обо мне.
Зоя опять посмотрела ему в глаза и мягко сказала:
— Я думала… о вас, потому что… вчера, когда я играла папино сочинение… я почувствовала… что вы… все поняли.
— Да, понял, — ответил герцог. — Я сопротивлялся этому, но я все понял.
Помолчав, он спросил:
— Вы сейчас играли собственное сочинение?
— Эта мелодия зазвучала в моей душе… когда я подумала о вас.
Герцог перевел дыхание. Это признание было сделано просто, в нем не было ничего, кроме правды, и именно поэтому оно было так мучительно.
— Что вы со мной сделали, Зоя? — спросил герцог. — Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного.
— О чем… вы г-говорите? — шепотом спросила Зоя.
— О том, что я вдруг начинаю видеть и слышать какие-то необыкновенные вещи. О мистике, или назовите это как хотите. Все это совершенно не в моем характере.
