Теперь шторы были задернуты, пламя высоко взмывало над поленьями, комната сделалась уютной и романтичной.
Слуга закрыл за ними дверь, и Канеда шагнула вперед, протянув руки к огню.
— А ночами все еще холодно, — сказала она. — Мне нравятся эти толстые бревна. Я всегда знала, что на луне холодновато.
С улыбкой она повернула голову к герцогу и обнаружила его ближе к себе, чем ожидала… Выражение на его лице заставило ее сердце подпрыгнуть.
Когда она справилась с собой, герцог промолвил — так тихо, что Канеда едва расслышала его:
— Бы так очаровательны… невозможно красивы.
— Мне приятно слышать… что вы так думаете. — Несмотря на все старания говорить непринужденно, она едва выдавила застрявшие в горле слова.
— Я всегда думал, что подобная вам женщина должна найтись в этом мире, — продолжал герцог. — И, должно быть, вы приснились мне, потому что сегодня я понял, что уже где-то видел вас.
Канеда вздрогнула, ощутив укол страха.
Она уже подумывала о том, что у старого герцога мог храниться портрет ее матери; в таком случае именно черты Клементины его сын узнал в лице Канеды.
Она не ответила, и он сказал:
— Что мне делать с вами? Сколько времени вы можете провести у меня… что я почувствую, когда вы покинете замок?
В голосе его послышалась неожиданная серьезность, совершенно не отвечавшая намеченной ему роли. Канеда отступила от него на несколько шагов.
— Я же сказала вам, что я здесь мимолетный метеор. И зачем нам тревожиться о том, что будет завтра?
— Действительно, зачем, когда у нас впереди ночь?
Он подчеркнул последнее слово, и Канеда вдруг испугалась.
Герцог не шевельнулся, но она отгородилась от него руками, словно отражая натиск.
— Пожалуйста, — сказала она. — давайте лучше поговорим о… наших лошадях.
— А я хочу говорить о вас.
— Нет… прошу вас… не надо.
— Почему же?
Он пододвинулся чуть поближе. Канеда хотела еще немного отступить, но наткнулась на кресло, преградившее ей дорогу.
— Если вы будете назойливым, — сказала она, прежде чем герцог успел заговорить, — я пожалею о том, что осталась.
— Я сомневаюсь в этом. — заметил герцог. — За обедом вы наслаждались нашим разговором не меньше меня. А теперь мы одни, и никто не помешает нам.
— Вы… пугаете меня, — негромко сказала Канеда.
— Зачем это мне?
— Я… Я не знаю… Но вы делаете… это. Прошу вас… прошу.
После недолгой паузы герцог промолвил.
— Поглядите на меня! Поглядите и меня, Канеда! Я хочу видеть ваши глаза.
По какой-то причине, неясной даже ей самой, Канеда знала, что не смеет взглянуть ему в глаза.
Она приподняла руки. но он повторил негромко, но настойчиво:
— Поглядите на меня!
Это был приказ, и. подобно Ариэлю, она не смела ослушаться.
Повинуясь, она подняла голову и заглянула ему в глаза.
На мгновение оба они застыли. А потом для Канеды исчезло все: комната, свечи, замок, окружавшие их перспективы.
Остались только его серые глаза, заполнившие собой всю вселенную.
Канеда шевельнулась — или это сделал герцог… она знала лишь, что, удерживая ее взглядом на месте, герцог обнял ее и прикосновением губ завершил плен.
Ощущая все это, каким-то краем сознания она понимала, что не хочет ничего другого и одновременно почему-то страшится — это было буквально каждый момент их знакомства.
Канеду еще никогда не целовали, но именно так она все и представляла себе… герцог привлекал ее к себе все ближе и ближе — и вдруг они как бы соединились.
Она сделалась частью самой луны, а вокруг вдруг высыпали звезды… исчез мир со всеми своими проблемами и жителями… осталось лишь небо и возвышенный экстаз, окутывавший их светом, исходившим не только от них самих, но и от Бога.
Канеду поразила внезапная мысль: значит, это любовь… Такая, какой она всегда и видела ее в мечтах, но никак не могла найти.
Любовь эта требовала, но столь идеальным и совершенным образом, что девушка просто не мота противостоять ей, и спасения не было.
А герцог все целовал ее, и Канеда обо всем позабыла, ощущая лишь извечное чудо.
Когда он поднял голову, она что-то пробормотала и спрятала свое лицо на его груди.
— Теперь вы поняли, что я хотел бы сказать? — спросил он очень скромно.
Герцог говорил по-французски, и ей послышалась дрожь в его голосе, но она не могла доверять слуху…
Ответ никак не получался, какой-то невероятный восторг своими пульсациями наполнял ее тело, запирая гортань.
Он ощущался в каждом биении ее сердца, в каждом вздохе.
Ласковой рукой герцог приподнял её подбородок.
— Все вопросы излишни, — сказал он. — Вы принадлежите мне, и я понял это в тот самый миг, когда увидел вас, когда вы появились словно из моих снов.
Едва не касаясь губами ее уха, он шепнул:
— Канеда, вы — моя, и я хочу вас! Я хочу вас немедленно.
Тут его губы вновь припали к ее рту. Теперь в них ощущался огонь. Какого Канеда даже не представляла; в них был жар и порыв, и она неожиданно для себя обнаружила, что уступает их натиску.
Поцелуй длился, пока она не начала задыхаться, пока комната не закружилась вокруг нее, пока она не поняла, что не сможет стоять без посторонней помощи…
А потом он покрыл поцелуями ее шею от чего Канеда испытала совершенно неведомое прежде чувство… А когда губы ее приоткрылись и дыхание стало неровным, герцог вновь припал к ее рту.
Поцелуй был еще более жарким, она слышала, как колотится его сердце.
А потом он сказал хрипловатым от страсти голосом:
— Я хочу вас! Боже, как я хочу вас, моя дорогая. Пойдемте в постель, незачем дольше ждать.
Обняв девушку, герцог повлек ее из комнаты.
Слуги в коридоре уже притушили светильники. Герцог открыл дверь и выпустил Канеду.
— Я скоро вернусь, — сказал он очень тихо, так что она едва расслышала слова.
Затем он направился назад в гостиную закрыв за собой двери.
Канеда же словно загипнотизированная, отправилась дальше — в спальню.
Только очутившись там, она вернулась к действительности и осознала, что с ней происходит.
Именно это — в ее представлении — и могло с ней случиться, однако же реальность весьма отличалась от того, что она ожидала.
И все же она приказала себе быть разумной и ни в коем случае не рисковать; человека этого она не знала и потому была готова к решению.
На мгновение застыв внутри спальни, она подумала, что надо бежать, но она должна остаться, потому что хочет, чтобы герцог был рядом с ней.
И все же его намерения, высказанные весьма откровенно, вырисовывались перед ней будто слова, выписанные огненными буквами.
