— Мет, дорогой, — торопливо поправила мужа comtesse. — Это Канеда, дочь Клементины.
Старик явно не слышал ее.
— Значит, ты вернулась домой, Клементина! — вскричал он. — Это хорошо. Я знал, что ты опомнишься. Сомак был расстроен твоим исчезновением. Он любит тебя. Я ещё не видел такой любви. Мне пришлось сказать ему, что мы не сумели найти тебя, и теперь все будет в порядке! Все-все!
Улыбнувшись жене, он сказал:
—
Поскольку ей показалось, что comtesse не может найти слов, чтобы поправить своего мужа, Канеда взяла инициативу на себя.
Подойдя чуть поближе к старику, она сказала:
— Посмотрите внимательно на меня, grand-pere. Я не Клементина, я — ваша внучка Канеда.
— Ты не Клементина?
Слова эти с трудом сошли с его языка.
— Мет, grand-pere… моя мать… Клементина… умерла.
Ей стоило немалых усилий, чтобы произнести это, однако голос ее не дрогнул.
Какое-то мгновение старик не мог осознать смысла сказанного. Но потом выпалил — громко, что она едва не подпрыгнула:
— Что ты говоришь? Клементина не могла умереть! Она должна выйти за Сомака. Все обговорено. Где она? Куда подевалась? Что вы от меня скрываете?
Голос его становился все более громким и возбужденным, и Арман бросился к двери.
Двое слуг, доставивших comte в салон, ожидали за дверью и мгновенно направились К старику.
— Клементина? Где Клементина? — кричал он, пока его поднимали из кресла.
— Пойдемте, monsieur lе comte, — сказал один из слуг. — В вашей комнате вас ожидает стаканчик винца.
— Я не хочу вина, — сердито отмахнулся старик. — Мне нужна Клементина! Где она? Свадьба завтра. Герцог будет здесь завтра, и как мы скажем ему, что она потерялась? Ищите ее, дураки! Ищите ее! Она обязательно найдется где-нибудь неподалеку.
Голос графа доносился уже из коридора, куда увели его слуги.
Канеда замерла, неожиданно потрясенная происшедшим.
После, поглядев на comtesse, она заметила, что та поднесла платок к глазам.
— Мне кажется, вам следовало бы налить немного вина своей бабушке, — негромко обратилась мадам де Гокур к Арману.
Словно бы радуясь представившейся возможности что-либо сделать, Арман направился к двери, из которой, впрочем, немедленно появились двое слуг с серебряным подносом; на нем, помимо бокалов, было мелкое печенье.
Взяв бокал с блюда. Арман поднес его бабушке.
— Выпейте это, grand-mere, — сказал он, — не надо расстраиваться.
— Последние два дня Франсуа было получше, — промолвила comtesse негромко, — и я не хотела показывать его в таком состоянии Канеде.
— Она все равно рано или поздно узнала об этом, — успокаивал ее Арман, — и я не сомневаюсь, что она все поймет.
При этом он смотрел на Канеду, словно бы рассчитывая на поддержку, и она торопливо сказала:
— Конечно, мне жаль, что maman своим бегством так расстроила деда.
— Он так и не стал прежним, — негромко пояснила comtesse, — иногда он, впрочем, бывает самим собой, однако недавние неприятности лишь усугубили его состояние.
— Не надо говорить об этом, grand-mere, — вмешалась Элен. — Вы всегда очень расстраиваетесь, а ведь это первый визит кузины Канеды и нам нужно столько показать ей.
— Да, конечно, — согласилась comtesse, — расстраиваться сейчас глупо.
Пока старая женщина вытирала глаза, мадам де Гокур приблизилась к ней, а Канеда отошла к окну поглядеть на парк.
Он был разбит в стиле, введенном в моду Версалем.
Уже беглый взгляд показал Канеде, что за парком не следят и он требует ухода.
Элен и Арман присоединились к ней у окна.
Арман предложил Канеде бокал вина, потом сказал тихо, чтобы не услышала бабушка:
— Мне очень жаль, что, едва оказавшись в нашем доме, вы стали свидетельницей подобной сцены, но нам и в голову не приходило, что grand-pere примет вас за вашу мать.
— Неужели, — спросила Канеда, — он находится в таком состоянии после бегства maman?
— Мне говорили, — ответил Арман, — что сперва он был разгневан, а потом долго горевал.
— А теперь?
— А теперь новые неприятности направили его рассудок вспять. Ему часто кажется, что он вновь в прошлом, перенесся назад па двадцать пять лет… и поэтому — если бы у нас хватило ума — мы могли бы догадаться, что он примет вас за свою дочь.
Воцарилось молчание, которое нарушила Канеда вопросом, буквально трепетавшим на ее губах. .
— Значит, герцог де Сомак действительно любил maman?
— Так всегда утверждала моя мать, — сказал Арман.
— А papa говорил, что он просто обожал ее! — вмешалась Элен. — Старый герцог был много старше тети Клементины. Однако papa говорил, что он казался впервые влюбленным юношей.
— Наверно, так и было, — согласился Арман. — Кузине Канеде, конечно же, известно, что у нас во Франции браки совершаются между семьями; лишь овдовев, мы получаем возможность выбрать жену по собственному вкусу.
— А maman думала, что герцог хочет жениться на ней лишь для того, чтобы она нарожала ему детей.
— Я уверена, что все обстояло совсем не так, — заявила Элен. — На деле это была совершенно романтическая история.
— Расскажите мне все, что вам известно, — попросила Канеда.
— Герцог увидел вашу мать на приеме и влюбился в нее, но, как полагалось в те времена — да и теперь тоже, — предложение сделал не ей, а grand-pere… И тот наверняка просто приказал вашей матушке стать герцогиней.
— Наши родители всегда говорили нам, что герцог был страстно влюблен; когда ваша мать пропала, он буквально обезумел от гнева и во всем винил grand-pere; потом он принялся искать ее, а когда о браке ваших родителей стало известно, даже задумал расстаться с жизнью.
— Не могу в это поверить! — воскликнула Канеда.
— Тем не менее это правда, — продолжал Арман. — Эту историю я слышал не только от своих родителей, но и от нескольких родственников, свидетелей события,
— Grand-pere изрядно досталось от герцога, а он и без того расстроился, — сказала Элен, — вашу матушку он любил, пожалуй, сильнее всех остальных детей, и я думаю, он не желал слушать никаких разговоров о ней, Даже вспоминать о ее существовании еще и потому, что она вышла за англичанина.
Канеда вздохнула. Вся эта история оказалась совсем непохожей на ее представления. А бедный свихнувшийся дед, все еще мечтающий о встрече со своей дочерью, расстроил ее куда больше. чем ома готова была признать.
Потом Элен повела Канеду в отведенную ей спальню, и, еще раз проходя по дому, гостья не могла не обратить внимания на то, как все обветшало и нуждается в ремонте.
В ее спальне, комнате величественной, некогда являвшейся одной из парадных, шелковая обивка местами отходила от стены.
Роскошные росписи потолка были повреждены сыростью, а кресла требовали перетяжки.
Заметив, что Канеда оглядывается, Элен с легким смущением сказала:
— Увы, здесь многое необходимо поправить, однако, как вы понимаете, последние годы нам пришлось экономить.
