казалось, сверкали, как драгоценные.
Взяв себя в руки и немного помолчав, Пьер тихо заговорил:
— Мне кажется, то, что произошло вчера в доме графа, сильно потрясло вас;
Его наблюдательность поразила Симонетту, но ей показалось унизительным рассказывать ему о предложении, которого «удостоил» ее граф.
— ..Мне… не хочется говорить на эту тему.
— Я ведь предупреждал вас, что красивая женщина должна остерегаться волков в овечьих шкурах!
— Да, я и думала… как вы были правы… после того, как… все… случилось, — прошептала Симонетта.
— Случилось что? — почти крикнул Пьер.
Поскольку девушка продолжала молчать, молодой художник взял ее за плечи и повернул лицом к себе.
— Посмотрите на меня! — попросил он. — И расскажите мне все. Поверьте, мне очень важно знать, почему вы так расстроены.
— Но мне… мне не хочется, чтобы вы об этом знали.
— Он посмел тронуть вас? Если да, клянусь, я убью его!
Его пылкость так поразила девушку, что она взглянула ему в глаза. И больше уже не могла отвести взгляда.
— Это так, да?
— Нет, нет! Но он… граф предложил мне… его предложение было дурно… безнравственно. Я не знала… не думала, что мужчины… такие…
— Какие… такие? — Пьер Валери, казалось, силился понять сбивчивый рассказ девушки.
— Граф… предложил мне… поехать… в Париж… вместе с ним, он обещал… мне… наряды, украшения!.. — едва слышно пыталась Симонетта объяснить суть случившегося. Потом добавила:
— Ведь он… граф… и видел-то меня… всего лишь раз… в жизни.
— И что же вы ответили? — Валери по-прежнему сжимал ее плечи. Она ощущала силу его рук и вдруг подумала, что он сумеет защитить ее и от графа с его притязаниями, и от всего страшного в этой жизни.
Но Пьер Валери ждал ответа, и, переведя дыхание, Симонетта стала объяснять:
— Мне ничего не пришлось… отвечать ему… в салон вернулся мой учитель вместе с сестрой графа… Она тоже была там.
Пьер Валери заговорил не сразу. Чувствовалось, насколько он зол.
— Вы не должны с ним никогда больше встречаться!
— Я очень на это надеюсь! — пылко произнесла Симонетта. — Мой учитель тоже не хочет больше с ним видеться, и я постараюсь забыть… какое оскорбление он мне нанес.
Оба замолчали. Потом заговорил Пьер.
— Я не могу взять в толк две вещи. Почему ваши родители, если, конечно, они у вас есть, позволили вам учиться живописи, не позаботясь о должном за вами присмотре? И как они могли разрешить вам отправиться во Францию вдвоем с мужчиной, пусть и много старше вас? Ведь таким образом они позволили людям получить о вас ложное представление.
— Ложное представление? — с недоумением повторила Симонетта. — Почему ложное? Ведь я же поехала со своим учителем?
Пьер Валери ответил не сразу.
— Вспомните графа. Он явно предположил, будто вы ведете совсем иную жизнь, чем есть на самом деле, — сказал, осторожно подбирая слова, художник.
Симонетта присела на траву подле мольберта. Казалось, ноги отказались ее держать.
— Не понимаю… о чем вы…
Пьер Валери улыбнулся и сел рядом с ней на свой стульчик.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил он. — Думаю, вам неприятно разговаривать об этом мерзавце, да и мне, признаться, тоже.
— Не хочу больше никогда о нем вспоминать! — горячо откликнулась Симонетта.
— Тогда давайте найдем тему, которая интересует нас обоих. Например, замок или храм, который я пытаюсь запечатлеть на картине. Вместе с вами.
Симонетта взглянула на развалины и улыбнулась.
— Какой же он красивый! Как раз сегодня за ленчем я говорила своему учителю, что, пока мы с ним здесь, хорошо было бы узнать побольше о поэзии трубадуров.
— К сожалению, в те времена было записано немногое из их творчества. Поэтому не так-то много дошло до нас.
О, как жаль! Самым интересным мне представляется то, что именно трубадуры Прованса, по сути, открыли любовь миру.
Симонетта с удивлением посмотрела на своего собеседника:
— Что вы имеете в виду?
— На заре средневековья любовь не играла слишком важной роли в обществе. А трубадуры Прованса своими стихами и песнями о любви подарили Франции это чувство.
— Очаровательно! — воскликнула Симонетта. — Мне и в голову это не приходило!
— С тех пор искусство любви — это та область, в которой никому не придет в голову оспаривать первенство Франции.
Симонетта стиснула руки, охваченная волнением.
— Как интересно! Пожалуйста, расскажите мне об этом еще! — Но тут же оглянулась, опасаясь, что отец уже может возвращаться из гостиницы.
Она поднялась.
— Нет, сегодня я не могу больше оставаться с вами, но я обязательно приду еще, и вы мне все расскажете.
— Если вы этого не сделаете, я буду просто в отчаянии.
И не забывайте, без вас моя картина пропадет.
— Не говорите так, — взмолилась Симонетта. — Обещаю, я все сделаю, чтобы прийти сюда. Как только смогу, я приду.
Поколебавшись, девушка спросила:
— Если вы перейдете куда-нибудь еще… вы… дадите мне об этом знать?
— Обязательно.
— Я приду, как только смогу. — Она уже повернулась, чтобы уйти, но Валери остановил ее.
— Подождите минутку!
Девушка остановилась и посмотрела на него.
— Я хочу предложить вам присоединиться ко мне сегодня ночью или, может быть, завтра. Тогда я смогу, как обещал, показать вам Ле-Бо при свете луны.
— Но как мне это сделать? — спросила Симонетта, словно предоставляя ему решить за нее.
Молодой художник задумался.
— Возможно, ваш наставник вместе с Сезанном после обеда вернется в гостиницу. А если нет, вы сможете выйти ко мне, когда он уснет.
— Это будет сложно. Но мне очень хочется увидеть скалы Ле-Бо в лунном свете.
— Так я буду ждать вас здесь, пока не станет совсем поздно и я пойму, что вы уже не придете.
— Спасибо вам. Вы очень… очень добры ко мне, — улыбнулась ему Симонетта и быстро побежала по траве вниз по склону, легко перепрыгнула через лавандовую изгородь и исчезла за деревьями.
Пьер Валери, не двигаясь, следил за ней взглядом, потом с легким вздохом уселся за мольберт и принялся за работу.
Сидя за столом напротив Поля Сезанна, Симонетта думала, что у художника чрезвычайно интересное лицо. Высокий лоб, который открывали откинутые назад волосы, говорил о незаурядном уме этого человека. Хотя лицо его скрывала борода, глаза, темные и таинственные, заставляли думать, что этот
