стала любить тебя больше, и наоборот. Я люблю вас обоих с той силой, на которую только способна. Мне всегда казалось каким-то богохульством представление о том, что внутри нас находится определенный резерв любви, которую мы скупо раздаем порциями.
— Я никогда об этом не думала, — призналась Кристин. — Помню только, как ревновала Филипа: он ведь всегда был красавчиком и мог делать для тебя то, что мне не по силам.
— А я помню, как Филип жаловался, что после твоего рождения все наше внимание отдано только тебе, — сказала Лидия, — особенно это касалось отца.
— Как раз тот случай, который абсолютно развенчивает твою теорию, мама. Папа действительно любит меня больше, тебе это известно. И сказать почему?
— Почему? — спросила Лидия.
— Потому что он ревнует к Филипу. Он сам еще слишком молод, чтобы иметь взрослого сына. Возможно, я ошибаюсь, поскольку не видела их вместе последние четыре года, но я помню, как эта мысль пришла ко мне уже давно, и, судя по одному или двум замечаниям, оброненным папой после моего приезда, я думаю, что старый порядок не меняется[2].
— Ты меня приводишь в ужас! — воскликнула Лидия. — Я-то считала тебя милым ребенком, играющим в куклы, а ты все время наблюдала, критиковала и составляла собственное мнение о нас.
— Полагаю, все дети так поступают, — довольным голосом заметила Кристин. — Наверное, жизнь в Америке научила меня выражать свои мысли. Они там все очень много говорят, причем то, что думают. Мне всегда казалось, что здесь произносят вслух только то, чего от них ждут.
— Я начинаю думать, что, быть может, ты права, — засомневалась Лидия, ее позабавили и одновременно очень удивили откровения дочери.
— Знаю, ты ждешь от меня какого-нибудь примера, — продолжала Кристин. — Очень хорошо — тетя Элизабет. То, что она говорит, и то, что думает, — совершенно разные вещи.
— Откуда ты знаешь? Кристин рассмеялась:
— Я знаю очень многое. Тетя Иоанна сказала, что причиной тому, должно быть, моя русская кровь. Услышав это, я немало прочитала из русской литературы и пришла к заключению — в ее словах что-то есть. Если русские и вправду такие, как в книгах, которые они пишут о себе, значит, они жуткие интроверты и в них живет неискоренимое любопытство к побудительным мотивам любого поступка. Прямо мой портрет. А какой была моя бабушка? Лидия немного помолчала.
— Тебе придется спросить отца, потому что я, конечно, никогда не видела ее. Но, судя по фотографиям, она была очень красивая. Я ждала, что ты будешь похожа на нее, но этого не случилось, и все же у меня такое впечатление, что ты, несомненно, напоминаешь какого-то более древнего предка.
— А что тебе рассказывал папа о своей матери? — настаивала Кристин.
— То, что она родилась в известной русской семье. Они не принадлежали к титулованной знати, но ее отец служил библиотекарем в одном из царских дворцов, а мать, насколько я знаю, была учительницей или гувернанткой царских детей. Твоя бабушка познакомилась с твоим дедушкой, когда он был дипломатическим атташе в Петрограде. Они полюбили друг друга и поженились, она покинула Россию, чтобы следовать за ним по всему миру, куда бы ни приводила его служба. Когда началась революция, ее родителей расстреляли. К тому времени они уже оба были пожилыми людьми, но, мне кажется, твоя бабушка так горевала, что именно это и послужило причиной ее смерти.
— Она была музыкальна? — спросила Кристин.
— Не особенно, — ответила Лидия. — Но, как я поняла, ее дедушка был прекрасным музыкантом и сочинил несколько опер, которые до сих пор исполняют в России.
Кристин молчала какое-то время, и Лидии захотелось узнать, что происходит в тот момент в голове девушки. Она правильно догадалась: мысль о русской крови привлекала дочь. В этом виделась какая-то романтика, а Кристин была достаточно молода и к тому же достаточно англичанка, чтобы желать блеска и радостного волнения, связанных с тем, что она не такая, как все.
— Но помни, — мягко сказала Лидия, — ты только на четверть русская.
— И все же ты сама сейчас доказала, что какие-то вещи передаются, минуя несколько поколений, — сказала Кристин, — иногда я чувствую в себе очень много русского.
— Ну и каково же ощущать себя русской? — поинтересовалась Лидия, забавляясь.
Кристин потянулась и поднялась с травы.
— Не скажу, мамочка, потому что ты смеешься надо мной. Но в один прекрасный день вы все удивитесь.
Лидия пришла в легкое замешательство. Ей хотелось лучше понимать дочь, и она еще раз напомнила себе, как делала по любому поводу, что должна иметь терпение, должна ждать. Она вспомнила темные дни после несчастного случая. Если она прошла через это, неужели ей нужно бояться теперь?
Затем ее сердце сильно забилось, когда она услышала в доме голоса. Она повернула голову и увидела, что к ней шагают двое мужчин, которых она любила больше всех в жизни; Иван двигался с живостью, и вечернее солнце полыхало на его волосах, а рядом вышагивал Филип, по сравнению с отцом казавшийся грузным, он был в военно-морской форме — высокий, светловолосый, настоящий англичанин.
— Привет, ма, я вернулся.
В его возгласе, как и в ответе Лидии, слышалась неподдельная радость.
— Дорогой! Как чудесно вновь видеть тебя.
Он подошел поближе, и только тогда она заметила, что рука у него на перевязи, у нее вырвался легкий крик. Филип предвосхитил вопрос.
— Да, небольшая царапина, — сказал он. — Здорово, правда? Это значит, что мне положен вполне приличный отпуск. Ты рада?
На нее нахлынули противоречивые чувства, из которых трудно было выделить главное. Лидии удалось произнести:
— Я рада, что ты дома. Но что же произошло?
— У нас было небольшое представление, — небрежно бросил сын. — Позже вы еще услышите об этом.
— От кого? — спросила Лидия, недоумевая.
Но тут вмешалась Кристин, которая внимательно слушала весь разговор:
— Не хочешь ли ты сказать, что получишь медаль? Филип взглянул на нее и взмахнул здоровой рукой.
— Неужели это моя сестричка, которая вернулась домой из страны благоденствия? — спросил он.
— Она самая, — сказала Кристин, целуя его. — Ты ничуть не изменился, только вырос.
— Черт возьми! Ты меня обставила, — воскликнул Филип, — ведь с той минуты, как я услышал от папы, что ты вернулась, я намеревался сказать «как ты выросла»!
— А разве не так? — решительно потребовала ответа Кристин.
Филип оглядел ее критическим взором.
— Ты что-то с собой сделала, я еще не понял, что именно, но в целом хорошо.
Иван наклонился к Лидии и поцеловал, словно желая привлечь ее внимание к себе.
— Поезд был битком набит, — пожаловался он, — поэтому мы с Филипом не встретились, пока не вышли на платформу.
— Бедный, ты устал? — ласково проговорила Лидия. — В гостиной ты найдешь лед. Почему бы тебе не выпить чего-нибудь холодного? — А затем, повернувшись к Филипу, словно не в силах больше сдерживаться, спросила: — Это правда, дорогой, что тебя наградят?
— В воздухе витают слухи на этот счет, — ответил Филип. — Но не радуйтесь заранее, пока награда не окажется у меня на груди.
— Мы должны за это выпить, — сказал Иван, направляясь в гостиную.
Голос у него звучал весело, но Лидии почему-то показалось, что он расстроен. Она еще поговорила с Филипом и Кристин какое-то время, а затем, видя, что Иван и не думает возвращаться в сад, поехала к дому. Иван сидел в гостиной, погрузившись в огромное кресло. Она быстро подъехала к нему.
— В чем дело, дорогой? — спросила она.
— А что?
Она поняла по тону, что Иван сегодня намерен покапризничать.
