меня и наших детей.
Тихонько ахнув, Имильда вновь спрятала лицо у него на плече.
– Я не верю… своим ушам, – прошептала она. – Я полюбила… этот дом… с первого… взгляда, и мне… было так тяжело думать, что в детстве… вы были здесь… несчастны. Няня… рассказывала мне… о бедном… маленьком мальчике, и с тех пор… я не могла не думать о нем…
– И ты хотела сделать его счастливым? Именно этого, моя бесценная, я и жду от тебя.
Имильда взглянула на него полными слез глазами:
– Вы и в самом деле… считаете… что могли бы… быть здесь счастливы… и помочь… тем людям… которые на вас… работают?
– Ты была абсолютно права в том, что говорила мне в Хасборне. В палате лордов я понял, что некоторые землевладельцы вели себя гораздо достойнее, чем я.
Помолчав секунду, маркиз продолжал:
– После моей речи герцог Бекклу сказал мне, что с самого конца войны не взимает со своих фермеров ренту и не ездит в Лондон, чтобы самому платить им жалованье.
– Как это благородно с его стороны! – воскликнула Имильда.
– А лорд Бриджуотер увеличил число работников в поместье и в доме с пяти до восьми тысяч человек.
– И вы тоже… собираетесь… это сделать? – спросила Имильда.
– И это, и многое другое, если ты мне поможешь.
– Вы же знаете… что мне… очень хотелось бы… это сделать, – прошептала Имильда. – Но что, если… когда мы… поженимся… я вам… надоем?
Маркиз расхохотался:
– Этого никогда не случится. Ты удивительная, потрясающая, ни на кого не похожая девушка. Когда я целую тебя, я испытываю такие чувства, какие никогда в жизни не испытывал ни к одной женщине.
И, помолчав несколько секунд, глядя на Имильду блестящими глазами, прибавил:
– Я объясню тебе, чем ты отличаешься от них, но только после того, как мы поженимся.
– Но как… мы сможем… это сделать… не возвращаясь в Лондон? – спросила Имильда.
– Очень просто, – ответил маркиз. – Здесь есть домашняя церковь, которую закрыли по приказу мачехи. Я немедленно отдам распоряжение, чтобы ее открыли. Викарий, когда я пил у него чай, намекнул, что с удовольствием стал бы моим личным священником.
Помолчав, он продолжал:
– Мы могли бы пожениться сегодня вечером или завтра, если ты согласна, а потом начать приводить в порядок дом и поместье. Это был бы такой необычный медовый месяц!
Подняв голову, Имильда взглянула на маркиза и сказала:
– Значит… вы абсолютно уверены… что… хотите жениться на мне… и что не совершаете… ошибки?
– Абсолютно уверен. И теперь я женюсь на тебе не потому, что меня хитростью вынудили это сделать, а потому, что хочу этого больше всего на свете.
Голос его звучал так искренне, что Имильда не могла усомниться в его словах.
А когда маркиз прильнул губами к ее губам, все мысли вылетели у нее из головы.
На следующее утро Имильда с маркизом отправились кататься верхом.
По возвращении он сообщил ей, что вечером будет очень занят: предстояла подготовка к свадьбе.
Торжественное событие должно состояться вечером, а перед этим Имильда должна как следует отдохнуть.
– Хорошо, – согласилась она, – но сначала я немного поработаю на грядках с лекарственными растениями. Только, прошу тебя, выдели мне в помощь двух садовников. Тогда я смогу вырастить специально для тебя такие травы, которые помогут тебе всегда хорошо себя чувствовать.
Маркиз порывисто притянул ее к себе.
– Я тебя обожаю! – воскликнул он. – Если хочешь, я дам тебе сотню садовников. Но сначала мы должны постараться привести в полный порядок наш дом.
– Я слышала, ты приказал Хаттону нанять шестерых лакеев, – заметила Имильда, – и непременно из тех людей, которые раньше служили в армии.
– И многие из них – жители деревень, расположенных в моем поместье.
Он не стал говорить ей, как был тронут готовностью этих людей немедленно приняться за работу.
Мистер Ричардсон, который, как догадывалась Имильда, не был болен, а лишь напуган, вновь занял свой пост.
И первым делом он занялся перерасчетом жалованья, которое выплачивалось работникам поместья каждую пятницу. Маркиз распорядился его увеличить.
Кухарка, миссис Хаттон, от радости даже расплакалась, когда ей сообщили, что у нее будет четверо или пятеро помощниц и еще две судомойки.
А няня была занята тем, что нанимала в горничные деревенских девушек и старалась подыскать на место миссис Гиббоне опытную экономку.
В общем, в доме происходили радостные перемены, и он гудел, как потревоженный улей.
Когда Имильда вернулась из сада к себе в спальню, чтобы отдохнуть, она почувствовала, как изменилась атмосфера в доме, и подумала, что теперь мать маркиза с одобрением смотрит с небес на все, что происходит в Мелверли-холле, потому что ее сын старается вернуть счастье в тот дом, хозяйкой которого она была.
Имильда решила, что, как только они с маркизом поженятся, она напишет отцу, чтобы успокоить его.
Но где она находится, она сообщать не станет.
У нее не было никакого желания, чтобы мачеха заявилась в Мелверли-холл и омрачила то счастье, которое, казалось, расцветало в ее душе с каждым часом.
«Спешить некуда», – думала она.
И, словно прочитав ее мысли, маркиз предложил:
– Давай пока не будем ни с кем встречаться и не станем никому сообщать о том, что мы поженились. Пройдет какое-то время, и мы дадим сообщение в газете.
При этом маркиз с горечью подумал, что этого может никогда не случиться, если граф умрет и придется бежать за границу.
Но он знал, что, если с ним будет Имильда, беда для него – не беда.
Всякий раз, когда он был с ней рядом, он чувствовал, что любит ее все сильнее и сильнее. Ради нее ему хотелось восстановить в доме идеальный порядок.
И он чувствовал, как рассеивается постепенно атмосфера зла, так долго царившая в доме, и как сам он становится добрее и мягче.
Счастье, которое он познал, когда жил со своими родителями, возвращалось в Мелверли-холл. Маркиз даже ощущал присутствие матери в комнатах, которые когда-то она занимала.
После ее смерти отец распорядился закрыть ее спальню.
Даже у мачехи не хватило духу нарушить это распоряжение. Теперь прислуга приводила эту комнату в порядок, вытирала пыль, мыла полы.
Садовники по приказу маркиза принесли цветы, чтобы украсить ими спальню и церковь.
Лежа наверху и зная, что маркиз думает о ней, Имильда пожалела, что у нее нет красивого подвенечного платья.
Среди тех, которые она захватила из дому, было только одно белое муслиновое платье.
Имильде оно казалось чересчур простеньким.
Она понятия не имела, как великолепно оно на ней сидит, как изумительно облегает фигуру. В нем она действительно казалась неземным существом, как недавно предположил полушутя маркиз.
Наконец няня сказала, что пора принимать ванну и одеваться.
Она не успела еще раз пожалеть о том, что ее белое платье слишком скромно, как в комнату вошла няня. Она несла фату из роскошных брюссельских кружев.
Няня рассказала Имильде, что эту фату надевала на свадьбу мать маркиза, а до нее – еще несколько графинь из рода Мелверли.
Кроме фаты, няня принесла дивной красоты бриллиантовую тиару, а к ней – ожерелье и бриллиантовые серьги.
Надев украшения, Имильда взглянула на себя в зеркало и поняла, что так и должна выглядеть невеста маркиза.
Ей захотелось, чтобы такой он и запомнил ее..
Один из новых лакеев, облаченный в ливрею, в которой он чувствовал себя еще довольно неловко, постучал в дверь, чтобы сообщить, что его светлость уже ждет и что няня должна спуститься в церковь раньше жениха и невесты.
Няня, уже успевшая надеть одну из своих самых нарядных шляпок, поспешила вниз.
Подождав несколько секунд, Имильда взяла букет, который лакей оставил на столе, и тоже стала спускаться по лестнице.
С каждым шагом ее все сильнее охватывало чувство, будто она вступает в новый, незнакомый мир.
Однако она знала, что маркиз научит ее всему тому, чего она не знает, и ей нечего бояться.
«Я люблю… его. Я люблю… его», – вновь и вновь повторяла она.
Не важно, что говорили люди за его спиной.
Имильда чувствовала, что они с маркизом – единое целое, что так было, есть и будет впредь.
Спускаясь по парадной лестнице, Имильда увидела в холле маркиза, красивого, представительного, при орденах и медалях, и сердце ее исступленно забилось в груди.
Она была уверена, что даже если бы их свадьба была гвоздем лондонского сезона, ни она сама, ни маркиз не выглядели бы лучше.
Имильда еще не знала – и узнала очень нескоро, – что маркиз получил свадебный подарок, важнее которого не мог бы получить.
Это было письмо от Чарли.
Однако пока у маркиза не было желания возвращаться в Лондон и, ему казалось, еще долго не будет.
Но все-таки письмо означало для него свободу.
«Однако, если бы мне не пришлось скрываться, – думал маркиз, – я бы не нашел Имильду и не узнал, что она для меня значит».
Когда Имильда спустилась по лестнице, он взял ее руки в свои и поднес поочередно к губам.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Красивее тебя я в жизни никого не видел.
Он говорил искренне, он знал, что в Имильде есть то, чего не было ни в одной из женщин, с которыми он занимался любовью.
Казалось, она так и светится счастьем, и маркиз не мог налюбоваться ею.
Имильда с маркизом направились в церковь. Там их уже ждали викарий и домочадцы. Тихо играл орган. Аромат цветов, украшавших алтарь, заполнял все вокруг.
Едва войдя, Имильда поняла: именно такую церковь она ожидала увидеть в Мелверли-холле.
Они с маркизом и детьми, которые у них родятся, будут приходить сюда со всеми своими радостями и горестями.
