«Прости, дорогой… прости меня за то, что моя семья так жестока к тебе».
Потом ей приходилось повторять эту фразу еще не раз, даже тогда, когда она уже сама зарабатывала деньги, причем столько же, если не больше, чем Вивиан.
Теперь она ясно представляла себе, почему Вивиан уговаривал ее бежать. Да, он любил ее, но в не меньшей степени его привлекало то, что за ней стояло: высший свет, отец-граф, поместье.
Рози приняла решение, и никакие доводы мужа не смогли бы поколебать ее. Да, она пойдет на сцену, и пусть всякие там «Томы, Дики и Гарри», как высказался бы ее отец, таращятся на нее! Но она не допустит, чтобы имя ее братьев и сестер облили грязью.
«Ты хоть понимаешь, что имя – это твой капитал? – возражал Вивиан. – Дирекция обязательно захочет объявить тебя как леди Розамунду. Имя даст тебе больше денег и привлечет к тебе больше поклонников».
«Мне не нужны поклонники, когда у меня есть ты, – отпарировала Рози. – И я не намерена использовать свой титул или имя отца».
Рози не смогла бы объяснить, в чем причина ее упорства. Что-то внутри нее – очевидно, гордость, унаследованная от предков, – восстало против того, чтобы на ее семью, которая была частью истории Англии, навешали театральную мишуру.
Живя с родителями, она редко обращала внимание на изображение генеалогического древа у отца над столом. На нее также не производили особого впечатления знамена, добытые предками в многочисленных битвах. А картинную галерею, в которой были представлены портреты всех поколений Ормондов, она считала скучнейшим местом в доме.
Нетрудно представить, с каким осуждением они бы взирали на нее, если бы узнали, что одна из рода Ормондов играет на сцене!
Это был единственный вопрос, по поводу которого Рози не согласилась с мужем. В конечном итоге Вивиан сдался и выбрал для нее псевдоним.
«Ладно, – с горечью произнес он. – Как бы то ни было, надо найти такое имя, которое сразу же запомнилось бы публике. К примеру, Рози вместо Розамунды и… – Он задумался. – И Рилл вместо Ормонд. Рози Рилл! Тебе нравится?»
«Сойдет», – без всякого энтузиазма ответила Рози, догадываясь, что он насмехается над ней.
Но Вивиан, для которого была характерна резкая смена настроений, внезапно обнял ее и поцеловал.
«Какая разница, как тебя зовут, – с жаром проговорил он, – лишь бы ты оставалась такой же очаровательной, как сейчас! Уверен, ты им еще покажешь себя, дорогая».
Как это ни странно – ведь чаще всего получается так, что человек предполагает, а Бог располагает, – Рози действительно показала себя.
Сначала ей дали небольшую роль в пьесе, в которой Вивиан играл заглавную роль. Театральные критики заметили ее. Прошло некоторое время, и публика уже хлопала, едва она появлялась на сцене. Вскоре ей стали поручать более значительные роли.
«Ты имеешь успех, моя красавица», – однажды объявил Вивиан.
Рози казалось, что он доволен и гордится ею, и это наполняло ее душу счастьем.
Она никогда не пыталась объяснить ему, как ей было страшно выйти на сцену. При мысли, что сотни чужих глаз будут таращиться на нее, она едва не падала в обморок. На первом спектакле у нее от страха пропал голос, и она чуть не убежала за кулисы. Однако ей удалось убедить себя, что мнение всех этих людей, сидящих в зале, не имеет для нее никакого значения. Важно лишь то, что Вивиан любит ее. И она должна доставить ему удовольствие.
«Я люблю тебя! Я люблю тебя!» – повторяла она про себя, ожидая за кулисами.
Именно Вивиан давал ей силу делать то, что от нее требовалось.
Сначала, когда она участвовала в пьесе, в которой главную роль играл Вивиан, это было нетрудно. Публика награждала его шквалом аплодисментов, но не за мастерство исполнения, а за божественную красоту.
Прошло семь лет, в течение которых Рози играла на подмостках Вест-Энда и ездила на гастроли, ради мужа стойко перенося все трудности и не жалуясь. И вот на свет появился театр «Гейэти».
Это известие привело Вивиана в восторг. Он не мог говорить ни о чем, кроме нового театра, который был еще в проекте. Однако Рози это мало интересовало.
Ночная жизнь актеров давалась ей с трудом. Вынужденная присутствовать на ужинах, устраиваемых после спектаклей и заканчивавшихся далеко за полночь, она еще должна была заниматься домашними делами. Каким-то чудом ей удалось наладить быт в дешевой неуютной квартирке. Вивиан просыпался рано утром, и для него был уже готов завтрак. Он усаживался за стол и принимался разглагольствовать о новом театре – просторном, более удобном и чистом, с новой системой освещения. У Рози не всегда получалось делать вид, будто эта тема ее интересует.
«Они были в Париже и осмотрели несколько парижских театров, – однажды заявил Вивиан. Рози не знала, кто такие „они“, но не стала расспрашивать, потому что ее это не волновало. – Они собираются назвать новый театр „Гейэти“[1] – имя говорит само за себя, – добавил он. – Он будет стоять на Стрэнде, а во главе его поставят Джона Холлингсхеда».
«Тебя устроит бифштекс на ужин?» – осведомилась Рози, тщательно следившая за тем, чтобы муж хорошо питался, потому что другие актеры, предпочитавшие мало есть и много пить, дурнели буквально на глазах.
«Да, конечно», – рассеянно ответил Вивиан.
Новый театр так увлек его, что он не мог думать ни о чем другом. Вскоре Рози поняла, что у нее появился новый соперник, гораздо более грозный, чем все предыдущие.
