дымкой, но сквозь нее можно было разглядеть сверкающую гладь Серпентайна.
Обойдясь без услуг горничной, Корнелия быстро оделась, собрала в пучок то, что осталось на ее голове от вчерашней великолепной башни, и натянула шляпку, первую, что подвернулась ей под руку.
Непривычная сложная процедура одевания модных нарядов доставляла Корнелии такую муку, что она только и мечтала о своих бриджах для верховой езды.
Спохватившись уже на лестнице, что чуть было не забыла тетины наставления о том, что леди не должна появляться на улице без перчаток, Корнелия вернулась, торопливо выхватила пару из ящика и заспешила вниз.
Толстый ковер приглушал ее шаги. Ей пришлось повозиться с тяжелой входной дверью, отодвигая верхний и нижний засовы, но чувство необходимости двигало ею, и наконец, потянув за бронзовое дверное кольцо, она приоткрыла дверь и выбралась из сумрачного холла на солнечный свет.
Корнелия уже заметила, что утренний Лондон совсем не похож на тот дневной, когда просыпается лондонский высший свет. По улице тянулись подводы торговцев и рабочих, с впряженными в них тяжеловозами. Не было видно ни одного роскошного экипажа, направляющегося на прогулку в Парк-лейн или обратно. Даже легкие быстрые двуколки – «гондолы Лондона»– отсутствовали.
И только случайный старый разбитый кэб с усталой лошадью, грохоча, тащился домой после ночной работы.
Большинство домов было еще погружено в сон, хотя снаружи одна или две розовощекие служанки скребли ступеньки перед входом. Они уставились на Корнелию с удивлением, и под их придирчивыми подозрительными взглядами та пожалела, что не сохранила свою скромную дорожную одежду, которая больше бы подошла для подобных прогулок.
Новое платье, купленное для прогулок по совету Лили, из желтовато-коричневой саржи, было слишком длинным и вычурным, а шляпка с цветами и перьями – слишком пышной. В таком наряде еще можно было бы наблюдать за играющими в поло в Харлингэме, но уж никак не гулять по Гайд-парку по не обсохшей от росы траве.
Но ни неудобная одежда, ни подозрительные взгляды не омрачали Корнелии ее восторженного ощущения свободы. Мягкий ветерок играл в вершинах деревьев в парке и нежно прикасался к ее щеке. Корнелия впервые почувствовала себя счастливой с тех пор, как приехала в Лондон.
В этот момент она забыла о своей стеснительности, о постоянно преследующей ее боязни сказать или сделать что-нибудь не то. Корнелия вновь стала самой собой, и только многочисленные юбки, путающиеся в ногах, удержали ее от желания бегать и прыгать, как когда-то в Росарилле, – от переполнявшего ее ощущения молодости и радости жизни.
Напрочь забыв о том, что леди положено передвигаться изящными короткими шажками, Корнелия размашисто зашагала по направлению к Серпентайну. Вода в озере казалась совсем голубой от отражавшегося в нем неба и весело искрилась на солнце. Вокруг, казалось, не было ни души, и Корнелия медленно шла вдоль берега, воображая себе, что она вновь прогуливается по пустынным пескам около Росарилла и атлантические волны белой пеной подбираются к ее ногам.
Двигаясь вдоль самого краешка воды, она задумчиво брела вперед, и мысли ее унеслись далеко отсюда. Внезапно ее мечты были прерваны странными звуками. Корнелия быстро обернулась – рядом, без сомнения, кто-то горько плакал. Поискав глазами место, откуда доносились звуки, Корнелия сразу же увидела на скамейке под деревьями молодую женщину, надрывающуюся в плаче так, будто сердце ее готово было разорваться. Корнелия осмотрелась по сторонам, есть ли вокруг кто-нибудь, кто мог бы явиться на помощь этой горюющей женщине. Она никого не заметила, кроме них двоих, лишь утки хлопали крыльями по воде, непрестанно погружая свои головки в воду в поисках пищи, да голубки ворковали в ветвях деревьев.
«Какое мне дело до того, что кто-то несчастен!
Ведь я даже не знаю ее», – сказала Корнелия.
Здравый смысл подсказывал ей продолжать свою прогулку и не обращать внимания на странную женщину. Но когда Корнелия уже сделала пару шагов, отчаянные рыдания вновь остановили ее, и она поняла, что не может просто так равнодушно уйти, не попытавшись помочь.
Корнелия застенчиво приблизилась к незнакомке. Подойдя поближе, она разглядела, что это была девушка примерно ее лет, одетая в опрятное и простое платье. Врожденный вкус и даже некоторая респектабельность чувствовались во всем ее облике, начиная от ее добротных туфель и кончая черным зонтиком, лежащим рядом на скамейке. Незнакомка вздрогнула, заметив подошедшую к ней Корнелию. Она попыталась унять рыдания, призвав на помощь все свои силы, и торопливо начала вытирать заплаканные глаза скомканным платком.
– Могу… могу я… чем-нибудь помочь вам? – мягко спросила Корнелия, запинаясь от смущения.
– Извините, мадам, но мне никто не может помочь, – ответила девушка дрожащим от слез голосом.
Корнелия присела на скамейку.
– Вы, должно быть, очень несчастны, – мягко продолжала она. – У вас есть дом, друзья? Вам есть куда пойти?
– Некуда! – слово вырвалось у девушки быстро и страстно. – Но… но это ничего, мадам. Извините, я хотела бы остаться одна.
Девушка вскочила на ноги. На ее бледном лице было написано такое отчаяние, что, повинуясь какому- то инстинкту, Корнелия решительно произнесла:
– Нет, я не уйду. Я хочу поговорить с тобой.
Ты мне должна рассказать, что с тобой стряслось.
– Вы так добры, мадам… но, поверьте, никто не в силах помочь мне. Никто. Я хочу остаться одна.
– Куда же ты пойдешь? – спросила Корнелия.
Девушка впервые подняла глаза на Корнелию.
В них было столько безнадежного отчаяния, что взгляд ее казался отрешенно-безумным.
