Корнелия вмиг растеряла все мысли и слова, которые были у нее заготовлены для беседы. Из-за того, что голова ее была низко опущена, герцог не заметил, что щеки ее неожиданно залились ярким румянцем. В прежнем молчании они вернулись к тому месту, где герцогиня с Лили оживленно болтали. Герцог оставил Корнелию в их обществе и один быстро направился к дому.
Лили была глупа во многих отношениях, но только не там, где на карту были поставлены ее собственные интересы. Она сообразила, что Дрого крайне раздражен и, возможно, склонен пересмотреть то, что она спланировала. Поэтому после возвращения из Котильона она употребила все свои усилия на то, чтобы предотвратить разрыв.
Герцог и Корнелия виделись каждый день, но никогда не оставались вдвоем. Лили следила за этим. Новость о помолвке была большим событием сезона. Жениха и невесту приглашали наперебой, устраивая ленчи, обеды и приемы в их честь.
Дом лорда Веллингтона на Парк-лейн был наводнен визитерами.
Лили крайне искусно управлялась со всем.
Корнелия отчаянно желала побыть с герцогом наедине и молила о случае поговорить с ним без участия третьих лиц, но это было невозможно.
И хотя она видела герцога каждый день, они продолжали оставаться такими же незнакомыми и чужими друг другу людьми, как и в тот день, когда они впервые танцевали вместе в Лондондерри-Хаус.
Они посещали бал за балом, обед за обедом в обществе друг друга. Они ездили за город, катались в Гайд-парке, уезжали для игры в поло в Харлингэм и в теннис – в Уимблдон. И, хотя герцог всегда был подле нее, Корнелия чувствовала, что они разделены пропастью более широкой и глубокой, чем Ирландское море.
В действительности же дни проходили для нее как в тумане, сквозь который она не могла воспринимать реальность. Корнелия чувствовала себя так, как если бы она окончательно утратила силу воли или перестала быть самой собой. Часами она должна была безропотно выстаивать в одежде, приколотой к ней булавками, в мастерских портних. Примерялись шляпы, вечерние туалеты, нижнее белье, туфли, перчатки и чулки.
Тетя Лили все решала за нее. И только оставаясь наедине с Виолеттой, Корнелия вновь становилась собой и могла говорить о том, что лежало у нее на сердце.
– Я жду не дождусь, когда все это закончится, Виолетта. Скорей бы выйти замуж и уехать от всей этой суеты. Я хочу быть вдвоем с его светлостью.
– Вы очень устанете, если будете делать так много всего, мисс. Должны ли вы обязательно ехать на бал сегодня вечером?
– Да, конечно, – ответила Корнелия, – и, кроме того, я хочу быть там. Я хочу увидеть его светлость. Мы будем танцевать вместе. Но, к сожалению, очень трудно беседовать во время танца. И, ах! Виолетта! Я до смешного стесняюсь его.
В Ирландии я не стеснялась никого. Обычно я болтала без остановки до тех пор, пока окружающие не начинали подсмеиваться и говорить, что я болтушка. Я не стеснялась друзей отца, которые приходили к нам в дом. Мы поддразнивали друг друга, а потом смеялись вместе. Здесь все иначе.
Друзья тети Лили говорят о вещах, которых я не понимаю, о людях, которых я не знаю. А если я пытаюсь присоединиться к их беседе, они тут же замолкают, уставившись на меня.
– Если хотите знать мое мнение, мисс, вы посещаете слишком много балов, – сказала Виолетта. – Почему бы вам не предложить его светлости побыть вдвоем? Например, прогуляться вместе в парк.
– Если бы я только могла, – вздохнула Корнелия. – Но я не уверена, что тетя Лили допустит это. Когда я предложила ей сделать так, чтобы вокруг нас было поменьше гостей, она рассердилась. Только одно хорошо в замужестве, Виолетта. Я стану свободной. Если ты девушка, то тебе не разрешено думать и поступать по- своему.
– Вы совсем-совсем уверены, мисс, что хотите выйти замуж за его светлость?
Корнелия в удивлении подняла глаза на свою горничную.
– Конечно, Виолетта. Я говорила тебе, что даже не могу выразить, насколько сильно я люблю его. Когда он входит в гостиную, я чувствую, что задыхаюсь, а затем, неожиданно, удивительная дрожь пробегает по мне. Когда он рядом, я как в раю. Я ощущаю его присутствие везде, а в один прекрасный день мы будем навсегда принадлежать друг другу!
– Я надеюсь, что вы будете очень счастливы, . мисс, – тихим голосом произнесла Виолетта.
– Я знаю, что буду, – доверительно сказала Корнелия. Она глянула на палец, украшенный бриллиантом в форме сердца. – Сердце! Свое сердце он вручил мне. Виолетта, я такая счастливая – ужасно, ужасно счастливая!
Виолетта издала непонятный сдавленный звук и отвернулась, казалось, целиком погрузившись в уборку спальни.
Корнелия с мечтательным выражением на лице продолжала свою болтовню, обращаясь скорее к себе, чем к горничной:
– Меня пугает мысль, что я должна буду присматривать за таким огромным поместьем, как Котильон, да еще большим домом в Лондоне. Но затем я вспоминаю, что его светлость будет рядом со мной. Я не верю, что что-то может страшить рядом с герцогом, кроме, может, него самого. Он пугает меня иногда, когда взгляд его делается сердитым или раздраженным. Я смотрела на него вчера вечером за обедом и внезапно поняла, что он хочет того же, что и я. Чтобы вокруг него не сидели все эти люди, чтобы он мог уединиться со мной и поговорить там, где нет болтовни, шума, оркестра.
– Вы уже сказали его светлости, какую любовь испытываете к нему, мисс? – спросила Виолетта.
– Конечно, нет, – ответила Корнелия. – Я слишком стесняюсь произнести это вслух. Но я думаю, он все понимает. Возможно, он тоже стесняется меня, потому что он ни разу еще не заговаривал со мной о любви. Но раз он предложил мне выйти замуж за него, значит, он любит меня.
Чего же больше может мужчина предложить женщине, которую любит!
