правдой.
Помолчав, он спросил недоверчиво:
– Ты хочешь сказать, что, когда ты вышла замуж за меня, ты была неравнодушна ко мне?
– Я… любила вас, – Корнелия с трудом выдавила эти слова, но герцог расслышал их.
– Боже! Бедное дитя. Я и понятия не имел.
– Нет… я знаю… вы не знали об этом.
– Я, должно быть, сделал тебя очень несчастной.
– Я воображала… что… вы тоже любите меня.
– Какая необычайная жестокость! Слепец!
Дурак! Ты простишь меня?
– Я думаю… я… простила вас.
– В таком случае не взглянешь ли на меня?
Корнелия ощутила, как ее вновь охватывает паника, но не от страха, а от счастья, стремление убежать от такого сильного переживания. Настолько сильного, что это было почти невыносимо. Корнелия была не в силах шевельнуться и стояла, потупив глаза, чувствуя, как ее заливает волна сладостного и восхитительного смущения – смущения женщины, капитулирующей перед мужчиной.
– Посмотри на меня!
Слова эти прозвучали властным и категорическим приказом. Когда Корнелия затрепетала, не в силах подчиниться ему, герцог повторил снова:
– Пожалуйста, Дезире, посмотри на меня.
В его голосе прозвучали нотки мольбы, и она не смогла устоять. Корнелия почти вызывающе повернула голову в его сторону и увидела, как в глазах герцога сверкает пламя страсти, сдерживаемое, но такое же властное и могучее, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях и сделал ее своей.
– О, моя дорогая, моя маленькая, моя любовь, – сказал он мягко, – как ты могла убежать от меня?
Как ты могла обречь меня на такие страдания, которые я испытал за последние два дня?
– Я должна была увериться, – пробормотала Корнелия.
Ей было тяжело говорить, кровь стучала в ее висках. Все кружилось вокруг нее, когда она заглядывала герцогу в глаза.
– Ты никогда в жизни не страдала так, как страдал я, – сказал он. – Временами мне казалось, что я схожу с ума при мысли, что могу потерять тебя.
– Я… должна была увериться, – повторила Корнелия.
– Тот человек, которого ты любила… мысли о нем толкали меня к убийству. Я был в состоянии убить его и радоваться делу своих рук!
– Я говорила о вас.
– Вероятно, это была неплохая идея. Во всяком случае, я теперь знаю, что такое сходить с ума от ревности.
Герцог внезапно улыбнулся:
– Возможно, будет безопаснее, если ты вновь наденешь свои темные очки.
– Нет, никогда! – воскликнула Корнелия. – Я их выбросила.
– Может, нам стоит также выбросить и все наши несчастья и непонимание?
– Я рассчитываю на это.
– О боже! Все эти длинные дни в Париже! – воскликнул герцог. – Я изнывал от скуки и подсчитывал часы, которые должны проползти, прежде чем я смогу увидеть Дезире. Как же ты смогла разыграть меня так умно? Как ты сумела мучить с такой дьявольской изобретательностью?
Корнелия улыбнулась.
– Порой это было нелегко, – сказала она. – Но я тоже с нетерпением ждала… вечера.
– Ты свела меня с ума, – сказал герцог. – Эти ночи, когда ты не позволяла прикоснуться к тебе, не разрешала даже держать тебя за руку. Мои плоть и кровь восставали, когда ты смотрела на меня из-под твоих длинных ресниц, а кожа твоя была такая белая и манящая, а губы такие яркие.
Ах, Дезире, мне нечего больше сказать – ты всегда останешься моим самым заветным желанием – желанием моего сердца. И я знаю, что мы оба нашли то, что искали всю нашу жизнь.
– Ты… уверен на этот раз?
– Совершенно уверен. И подумай, что только сегодняшним утром ты заставила меня объясниться тебе, заставила меня страдать, унижаясь, и оставила меня в состоянии неизвестности, дашь ли ты мне развод или нет. Когда-нибудь я накажу тебя за это, но сейчас я хочу поцеловать тебя.
От его слов глаза Корнелии опустились, и краска выступила на ее щеках. Она увидела неожиданно вспыхнувшее желание в его засветившихся глазах, хотя он все еще не прикасался к ней.
– Ты моя, Дезире, – произнес он хрипловато, – моя, как я и мечтал, и стремился к этому.
Никогда впредь, что бы ты ни делала, что бы ни говорила или как бы ни умоляла, у тебя не будет ни
