мне известны, и отошел от стола: Ричардс не любил, чтобы ему дышали в затылок, когда он занимается своей работой. Ребекка тоже посторонилась.
За все время вскрытия в помещении слышен был только голос Ричардса, усталым тоном комментировавшего свои действия. И вот что удалось выяснить о погибшей девушке: блондинка лет двадцати, контактные линзы, перенесла пластическую операцию на носу, была задушена, а потом обезглавлена при помощи электропилы. Смерть наступила по крайней мере три дня назад.
— Если они воспользовались электропилой, — сказал я Ребекке, — возможно, тело тоже расчленили и бросили в море.
Она молча кивнула.
— Да, возможно, — согласился доктор Ричардс.
Но пытаться обнаружить куски тела — все равно что искать иголку в стоге сена, подумал я уныло. Даже если нам удастся установить, на каком участке моря выловили треску, это вовсе не значит, что она проглотила голову именно там. Кто знает, какой путь проделала рыба после своей зловещей трапезы.
Я поделился этими соображениями с доктором Ричардсом.
Он пожал плечами:
— Все, что я могу сказать: в желудке трески голова пролежала недолго.
— То есть рыба, вероятно, проглотила ее незадолго до того, как попалась в сети?
— Может быть. Учитывая, что голова очень хорошо сохранилась, она наверняка много времени провела в воде при низкой температуре.
Еще лучше. Я все больше отчаивался. Голова три дня мокла в холодных водах Северного моря, которые позволили ей не только отлично сохраниться, но еще и отнесли прочь на многие мили.
Мне нужно было срочно вернуться в участок. Прежде чем уйти, я ласково попросил Ребекку остаться до конца вскрытия.
Это была маленькая месть за ее ледяное обращение, ведь и у моей безупречной напарницы, если очень постараться, можно было найти слабости: она не переносила вскрытий. Нечеловеческими усилиями сдерживала тошноту. Обычно я позволял ей держаться подальше от моргов, тогда я страшно злился, а в таких случаях становлюсь настоящим ублюдком — об этом мне красноречиво сообщил прощальный взгляд Ребекки.
Вот и отлично, подумал я, садясь в свой «ровер». По крайней мере мне удалось хоть как-то ее задеть.
Был самый конец апреля, но погода стояла февральская. Собачий холод. Да, согласился я в душе, пока ехал в машине, прав поэт: апрель действительно самый жестокий месяц. Жестокий, как Ребекка: вернувшись в участок, она так и обдавала меня холодом.
Я потерял счет эротическим фантазиям, которые мечтал воплотить в жизнь вместе с ней. Страсть была сильнее меня: при виде напарницы мысли мои всякий раз текли в одном и том же направлении: я представлял себе, как медленно снимаю с нее всю одежду, потом несу на постель и…
— Вы слышите меня, сэр? Я же сказала: в начале Понт-стрит. — Ледяной голос Ребекки пробудил меня от задумчивости.
Дело было после обеда, мы ехали на моем «ровере» в клинику пластического хирурга. Скорее всего именно он делал операцию на носу несчастной девушке, голова которой покоилась теперь в холодильной камере морга.
Съездить к нему предложила Ребекка. Доктор Ричардс сказал ей, что нос этого типа, так называемый французский, настолько совершенно мог сделать только Оливер Кэри. Он был лучшим пластическим хирургом своего времени. К нему обращались дамы из высшего общества, актрисы, топ-модели. Его услуги стоили ужасно дорого, и я спросил себя с некоторой долей беспокойства, уж не приходится ли наша девушка дочерью какому-нибудь богачу. Но в этих кругах никаких подозрительных исчезновений в последнее время не было. Более того, казалось, ни одна из пропавших в Соединенном Королевстве женщин не имела отношения к нашему делу. Значит, либо инцидент произошел на территории другой страны, либо о нем не сообщали в полицию.
Клиника хирурга, как и сказала Ребекка, находилась в начале Понт-стрит. Очень изящное здание. Нас встретила накрахмаленная медсестра и попросила подождать в приемной, похожей на будуар путаны.
— Какой ужас! — воскликнул я, увидев тигровые подушки на диване.
Ребекка состроила гримасу, словно говоря: «Мы пришли сюда не для того, чтобы оценивать обстановку».
Черт, только я собирался ей возразить, как вошел доктор Кэри.
— Мне пришлось оторваться от пациента, — сказал он резко. — Надеюсь, у вас были достаточно веские основания явиться сюда.
Какое-то мгновение я молча рассматривал его. Небольшого роста, немного полноват. Я был разочарован: доктор Кэри совсем не соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть модный пластический хирург.
Я сунул ему под нос фотографию головы:
— Судите сами.
Доктор остался невозмутимым.
— Вы ее узнаете?
— Не уверен, но, возможно, какое-то время назад я проводил этой девушке пластическую операцию на носу.
— Вы помните ее имя?
— Нет, но ее данные есть в архиве. Сейчас принесу.
Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с папкой в руках, открыл ее и протянул мне несколько фотографий молодой женщины с голубыми глазами и носом с горбинкой.
Ребекка подошла поближе, чтобы посмотреть, и воскликнула:
— Но ведь она блондинка!
Действительно, у девушки были длинные светлые волосы.
— На свете существуют краски, — проговорил доктор Кэри, передавая мне лист бумаги.
Там были анкетные данные: Джули Бонем, двадцать один год, жила в Колчестере.
Я вспомнил, что город Колчестер находится недалеко от восточного побережья Англии, а значит, и от Северного моря.
— Почему вы думаете, что это она? — спросил я, возвращая бумагу доктору.
Он протянул мне еще одну фотографию. На ней была девушка со вздернутым носом. Джули Бонем после хирургического вмешательства, вне всяких сомнений. Я сравнил снимок с фотографией отрезанной головы; сходство было довольно сильное. Если это один и тот же человек, значит, Джули Бонем постриглась и перекрасила волосы. Последнее казалось весьма странным.
— Зачем девушке отказываться от своих чудесных светлых волос ради банального черного цвета? — произнес я, не отрывая страстного взгляда от роскошной шевелюры Ребекки.
— Не всем же нравятся блондинки, — сухо ответил доктор Кэри.
Мы попрощались с ним и вернулись в участок, унося с собой клиническую карту Джули Бонем. Ребекка сразу же отправилась показать ее доктору Ричардсу, в морг, чтобы сопоставить данные.
Я остался в кабинете выслушивать отчет о трудах агента Николза, целый день напрасно пытавшегося установить, в каком именно месте выловили треску.
— Это самый старый город страны, — сказал я, когда мы въезжали в Колчестер. — Он был столицей кельтов еще до прихода римлян. В наше время он славится главным образом устрицами, которых разводят в устье реки Кольн, и розами.
Ребекка, сидевшая рядом со мной в «ровере», фыркнула. Похоже, ей не понравилось, как я щеголяю своей эрудицией, и это доставило мне огромное удовольствие: хотя бы докучая напарнице болтовней, я привлекал к себе ее внимание. Потому я невозмутимо продолжил:
— В нем до сих пор сохранились римские стены и замок, построенный Вильгельмом Завоевателем. Кроме того, там находятся развалины первой августинской церкви в Англии.
