— Никогда не слышала о повести с таким названием.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Она находилась в компьютере Торки.
— Вы нашли ноутбук?
— Как вы и говорили, режиссер с ним не расставался. Ноутбук был в его чемоданчике. Еще мы обнаружили на жестком диске сценарий фильма о Босхе. Причем явно списанный с «Алейт». Вы ничего об этом не жали?
— Господин Торки никогда не разговаривал со мной о работе. Я всего лишь служила у него домоправительницей.
— Однако перед тем как стать ею, вы были актрисой. Вы сказали мне, что познакомились с Торки на пробах, — не унимался я. — Неужели вам не было любопытно узнать, что задумал Торки, культовый режиссер?
— Да, верно, когда-то я хотела стать актрисой. Но господин Торки говорил, что это не для меня. И был прав.
— Да ладно, не глупите. Этот человек был деспотом. Он пользовался своим успехом, чтобы обращаться с окружающими — особенно с теми, кто на него работал, — как с отбросами. Может, вы и не стали бы Ванессой Редгрейв, но вы имели право попробовать. Нечего было слушать Торки.
Патрисия Хойл покачала головой:
— Да, он был чудовищем. Но при этом великий режиссер. Если он сказал, что я никудышная актриса, значит, это правда.
Мы немного помолчали.
— Что вы будете делать теперь? — ©просил я наконец.
— Искать другую работу.
— Домоправительницы?
— Может быть.
— Скажите мне честно: почему вы согласились работать у Торки домоправительницей, хотя честолюбие влекло вас совсем в другую сторону?
Патрисия Хойл улыбнулась с горечью:
— Я такая глупая. Думала, он, узнав меня получше, передумает и предложит мне роль в одном из своих фильмов. А господину Торки это так и не пришло в голову.
— И тогда вы сменили тактику: попытались его соблазнить.
— Еще один неверный шаг. Торки была ненавистна сама мысль о том, что кто-то может к нему прикоснуться.
— Так почему же вы остались с ним?
Патрисия Хойл посмотрела мне прямо в глаза.
— Может, это покажется вам безумием, но я любила его. — Она повернулась ко мне спиной и зашагала обратно в больницу.
Никогда не пойму, что творится в головах у женщин. Как могла она, молодая, красивая, влюбиться в толстого старика с мерзким характером? Это было для меня большей загадкой, чем Троица для папистов.
На следующий день Николз и Ребекка занялись поисками студентов Оксфорда. А я отправился поговорить с доктором Фионой Эшли, той самой женщиной, которая сопровождала Торки во время его поездки в Вашингтон.
Она уже оправилась от шока и принимала меня в своем прекрасном доме в фешенебельном Хэмпстеде.
— Его убил этот проклятый фильм, — сказала Фиона Эшли со злостью.
Я внимательно оглядел женщину. Ей было за сорок — элегантная блондинка, чья холодная красота меня не трогала.
— Что это значит? — спросил я.
— Дэвид с головой ушел в свой проект. Он работал над ним долгие годы. Он решил множество проблем: подписал контракты на съемку произведение Босха с музеями всего мира, просмотрел пробы сотен актеров и лично набрал всех исполнителей, включая статистов, уже собирался приступить к работе, и тут кинокомпания заморозила все текущие проекты.
— Почему?
Доктор Эшли посмотрела на меня с негодованием:
— Разве вы не знали? — Она назвала голливудскую компанию, несколько недель назад купленную японцами. — Эти варвары уволили все руководство и назначили новых людей. Проект Дэвида приостановили. Вот почему мы так быстро вернулись в Лондон. Он не собирался сдаваться. Хотел искать других продюсеров. Но, очевидно, огорчение от этих японских фокусов оказалось для Дэвида фатальным. Его сердце не выдержало.
— Что вы собирались делать в Вашингтоне?
— В Национальной художественной галерее хранится «Смерть скряги» Босха. Дэвид хотел использовать ее в фильме.
— Но в сценарии картина не упоминается.
— А вы откуда знаете? — Фиона Эшли посмотрела на меня с сомнением.
— Я читал сценарий.
— Это невозможно. Дэвид берег его как зеницу ока.
— Текст был в его ноутбуке.
— В ноутбуке? Боже, я совсем о нем забыла! Значит, он у вас.
— Да, вместе с остальными личными вещами господина Торки. Кстати, мы собираемся отдать их семье.
— У Дэвида никого не было. Он — единственный сын, а родители его умерли много лет назад.
— Он оставил завещание?
— Мы никогда не говорили с ним о денежных делах.
— Насколько мне известно, вы были подругой Торки.
— И что? Это вовсе не значит, что он должен был обсуждать со мной свое завещание. Честно говоря, я сама достаточно богата. И уж конечно, я была с ним не ради денег.
— А ради чего тогда? Говорят, Торки был аскетом. Он ни с кем не занимался сексом.
Фиона Эшли фыркнула:
— Опять эти глупые сплетни. Какая скука! Люди только и думают, что о сексе. А что им еще остается?
— Значит, вы подтверждаете, что режиссер избегал сексуальных контактов, — подытожил я.
— Вам не понять, — бросила она, сопроводив слова испепеляющим взглядом.
Эта докторша даже не представляла себе, насколько права. Да, я действительно не понимаю людей, которые не трахаются.
— Так объясните мне, — попросил я госпожу Эшли, стараясь, чтобы мой тон звучал не слишком язвительно.
— У гениев, таких, как Дэвид, иные потребности, чем у обычных людей. Они живут в другом, более высоком, измерении.
А я всегда считал, что человек, который не живет сексуальной жизнью, болен. И продолжаю так думать. И все же я удержался и не высказал этих соображений доктору Эшли, переведя разговор на «Смерть скряги».
— Почему Торки так интересовала эта картина?
— Я уже говорила вам, она нужна была ему для фильма.
— Но в сценарии она не упомянута, — снова возразил я.
Госпожа Эшли вздохнула.
— «Смерть скряги» изображает вечную борьбу между добром и злом. В решающий момент скряга не
