отпустит. Дикая и голодная, я могу думать только о том, чтобы каким-то образом вернуть себе кровь, съесть хоть немного мяса. Я потираю ключицу; она безразлично хмыкает, но молча соглашается, медленно выравнивая дыхание. В конце концов, лев не откажется от мяса.
«Я сказала – гамбургер? Я имела в виду чизбургер».
Глава 33
Дорогой Господи, это я, Маргарет (шучу, это Холли).
Я никогда ничего не прошу. Я знаю, что меня вытурили из школы. Извиняюсь.
(И если ты это читаешь, если он это читает, привет, пап! Привет!) Ты все-таки его забрал, но я тебя не упрекаю, ничего подобного, я только хочу сказать, что с тех пор, как его нет, нам с мамой и Жизель живется как-то погано.
Но ты об ЭТОМ все знаешь, и я не о нем, а о Жизель. Если бы ты ей как-то помог, я была бы очень благодарна и пошла бы в церковь и помолилась, или стала бы читать вслух для слепых, или сделала бы все, что ты хочешь (только дай мне знать).
Видишь, я только хочу, чтобы моя сестра Жизель Васко поправилась и стала врачом или кем угодно, кем захочет.
Раз ты все равно можешь читать мои мысли, я даже не буду делать вид, что это бескорыстная просьба, потому что это не так. Я просто чувствую, что никто в нашем доме не сможет жить нормальной жизнью, если она не понравится, и это меня убивает, пусть даже моя жизнь убогая и недоделанная.
А еще сегодня мама пошла на работу, и поскользнулась, и упала перед домом, и не могла подняться, а только кричала и кричала, пока я не отвела ее и дом и не уложила на кровать, и она не смогла пойти на работу, потому что вывихнула лодыжку, и думает, что Жизель умрет.
К тому же вчера у Жизель стали выпадать волосы. Ее длинные волокнистые дреды просто стали как бы отделяться от головы, и это было очень грустно. Я хотела сбрить ее волосы с подушки и спрятать, пока она спит, но она все равно проснулась полулысая и стала кричать: «Черт, я что, на химиотерапии?» (прошу прощения) – а потом все плакала и плакала, совсем кик мама, по своим волосам, хотя, как тебе известно, у нее гораздо больше причин для плача, чем одни волосы.
Так что если бы ты сделал так, чтобы они перестали плакать, и дал бы мне знать, куда девать сестрины волосы, и (или) помог бы ей выздороветь, я была бы очень благодарна.
Спасибо, что уделил мне время.
Я сижу в машине, в ней громко играет радио, а Сол ставит машину во второй ряд и бежит в редакцию новостей.
Однажды Жизель сказала мне, что, если бы Сол был честолюбив, он бы через пару лет легко стал редактором отдела, если бы захотел, но ему наплевать.
«Он боится успеха, – сказала мне Жизель, посасывая леденец перед телевизором. – А боятся успеха те, кто боится неудачи, поэтому он всю жизнь просидит на одном месте. Но, по крайней мере, он умеет что- то делать, а не только пить». Она говорила все это с таким непререкаемым видом, как будто считала себя лучше Сола. У нее было такое выражение лица, что мне захотелось дать ей пощечину, сделать ей больно. Мне захотелось спросить ее, а где, по ее мнению, всю жизнь просидит она, если будет смотреть старые ситкомы, расхаживать в лохматых тапках в виде зебры и поношенном белье и объедаться шоколадными конфетами…
Пока Сол в редакции, я заглядываю в его бардачок. Там самые обычные вещи: права, какие-то болты, крышки от пивных бутылок, окурок и полароидная фотография, на которой Жизель танцует в клубе, у нее полузакрыты глаза, она поет в пивную бутылку, как в микрофон. На ней ярко-оранжевая майка, дреды стянуты свободным, но аккуратным хвостом, и она кажется счастливой. Я думаю, кто ее сфотографировал, и пытаюсь вспомнить, когда она в последний раз ходила танцевать, но не могу.
Потом я вижу его в окне, он смотрит на улицу поверх беспорядочно расставленных столов и мониторов. Редакция новостей на уровне улицы, окна прозрачные, и в комнате нет перегородок, так что с улицы видно работающих журналистов. Среди этих занятых людей он кажется сильным, способным мгновенно принимать решения – сострить или вынуть нож? Он крепкий и стройный, я видела, как он выпрыгивает из своей темно-синей хромированной машины, видела, как он с шутливой нежностью борется с Жизель.
Ты бы видела своего мальчика-мужчину, Жизель. Он такой же, как ты, токсичный, привыкший к быстроте саморазрушения. Что ты могла дать ему, если от тебя самой так мало осталось? Пока ты спишь и худеешь, он запивает вечное похмелье таблетками, а иногда кашляет кровью.
Мне видно, как в здании ходят туда-сюда малорослые, никчемные женщины, раздают записки, какие-то люди говорят по телефону. Я представляю себе гул печатных машинок, офисные сплетни, смех, писк компьютера, телефонные звонки. Но кажется, Сол ничего этого не слышит и не видит. Среди миллиона микроскопических обиженных и нервных «я», вытесанных человеческих останков, барных потасовок, автомобильных аварий и офисных интриг он смотрит на меня, пока я сижу в машине, и произносит слово «срок», как будто впервые в жизни понимает, что это такое.
Взбодренные плачем, тремя стаканчиками виски и полулитром апельсиново-шоколадного мороженого, мы едем в больницу. У Сола целый пакет подарков для Жизель: мороженое, переводные татуировки, заколки. Когда он покупает ей вещи, у него поднимается настроение, хотя интересно, что, по его мнению, она будет делать с его розовыми заколками, когда у нее повылезали полосы и осталось только несколько белесых спутанных клочков. Он тихо насвистывает, и, кажется, что у него пока все хорошо, хоти у нега от слез набухли веки.
– Привет! – кричит он фальцетом и стучит в ее дверь, в ожидании сжимая пакет. – Ты где-э-э-а?
Дверь распахивается, и мы видим пустую кровать Жизель. Белые перекрученные простыни кучей лежат сбоку. Жидкость из внутривенного катетера протекла на край матраса и тихо капает на пол крупными каплями.
Маленькая коренастая блондинка – медсестра видит, что мы стоим в дверях, и заходит в палату. Она замечает капельницу и начинает ее отсоединять.
– Простите, – говорю я.
А Сол все таращится на пустую кровать.
– Вы не знаете, где моя сестра? – спрашиваю я медсестру, снимающую простыни с кровати. – Она должна быть здесь.
– Ваша сестра? – говорит она, упирая руки и бедра, как будто хочет сделать мне по поводу сестры выговор.
– Ее нет.
Глава 34
Поставить одну ногу перед другой, шагнуть.
Шлеп.
Шлеп.
«Это легко».
