искать развязку. Вероятно, в глубине души он не был уверен в правильности атаки на королевском фланге и поэтому не мог вести ее смело и твердо. Когда же я поставил ладью на е7, чем на первый взгляд вроде бы преследовал весьма скромную цель, Карпов долго колебался — думаю, уже здесь он что-то почуял. В сущности, это был самый оригинальный и самый трудный ход в партии, после чего атака белых стала выдыхаться.
Незадолго до этого в коридоре, который вел в комнаты отдыха, я заметил плакат с надписью: «Анатолий Евгеньевич, поздравляем с победой!». Но это имело обратный эффект — совсем не тот, на который эта заготовка была рассчитана.
Я кружил по сцене, а Карпов большей частью спокойно сидел за столиком. На 31-м ходу он отверг возможность форсировать ничью — ему была нужна только победа. Но через пять ходов Карпов грубо ошибся и на 42-м, казалось, оцепенел.
Прошло еще несколько томительных минут, и наконец Карпов протянул руку, поздравляя меня с победой и завоеванием титула чемпиона мира. А раздавшийся в ту же секунду громовой рев в зале окончательно убедил меня — да, да, это правда! Свершилось!! Я победно вскинул руки над головой…
Выйдя на улицу, я увидел стоявшую на площади толпу, вновь раздались крики. Репортер спросил, как я себя чувствую. «Отлично!» — крикнул я на ходу. И это было правдой. Но разве могли слова передать лихорадочное возбуждение, охватившее меня в тот момент! Только в машине мы с тренерами, наконец, обнялись.
Когда мы вернулись в наш «дворец», я минут пятнадцать ходил из комнаты в комнату, испуская торжествующие вопли. Победа! Не думаю, что мне еще когда-нибудь суждено испытать такой ураган чувств. Достаточно ощутить такое хоть раз в жизни.
Меня спрашивают, похоже ли это на восторг любви? Признаться, это даже сильнее! Ты доказал, что ты лучший в мире, ты достиг наконец цели, которую поставил себе много лет назад, ты преодолел все препятствия на своем пути, и что бы ни случилось теперь в твоей жизни, никто и ничто уже не сможет лишить тебя этого достижения! Ты вошел в историю… Эйфория длилась всю ночь, поддерживаемая бесконечным потоком поздравлений и телефонных звонков.
10 ноября состоялось торжественное закрытие матча. Запомнились мрачные лица Кампоманеса, Севастьянова и Крогиуса. Пикантность ситуации была в том, что лавровым венком меня увенчивали люди, которые сделали все от них зависящее, чтобы этого не случилось. И теперь еще от них зависело немало. В частности, состоится ли матч-реванш…
Вернувшись в Баку, я устроил небольшое застолье, где собрались только мои близкие родственники и друзья. Мы подняли бокалы с единственным тостом: «За Кима Моисеевича Вайнштейна. Как жаль, что его нет с нами».
Матч уже стал достоянием истории. В спортивном и творческом отношении он оказался явно интереснее предыдущего. Захватывающий сюжет, державший всех в напряжении до последних минут последней партии, практически не затухавший накал борьбы, отсутствие бессодержательных ничьих (которыми грешил безлимитный матч), более богатый арсенал средств, применяемый соперниками, больший диапазон идей, активный поиск новых путей — все это предопределило преимущество лимитного матча.
В споре за звание сильнейшего встречались представители различных шахматных идеологий. Карпов — апологет чисто спортивного подхода к шахматам. Его шахматы — Игра. Его сила — в глубоком знании и понимании излюбленных схем, в максимальном использовании минимальных ресурсов позиции. Я — убежденный приверженец творческого, исследовательского направления, базирующегося на вере в безграничные возможности шахмат. Для меня шахматы прежде всего Искусство. Именно здесь, в сфере столкновения двух диаметрально противоположных шахматных концепций, лежат, на мой взгляд, глубинные причины поражения Карпова. Наш новый матч начался со счета 0:0, но не с нуля. Мы оба имели бесценный материал для подготовки к будущему сражению — 48 партий, сыгранных в первом матче.
Карпов везде говорил, что те партии явились хорошей школой для меня, и это действительно так. Но он почему-то не учел, как много полезных уроков мог бы извлечь сам, если бы провел глубокий, всесторонний и объективный анализ. Уже в конце прошлого матча мне удалось приспособиться к своеобразной игровой манере Карпова, научиться прикрывать свои уязвимые места, то есть, образно говоря, без особых потерь вести сражение на территории соперника. Не прошел даром и полугодовой перерыв. За это время мы с тренерами смогли спроектировать новую модель матчевой стратегии, исходя в первую очередь из особенностей стиля и вкусовых привязанностей соперника. Показательна в этом плане теоретическая дискуссия в защите Нимцовича. Мой успех в 1-й партии, по мнению многих специалистов, был предопределен фактором неожиданности. Но ведь и в дальнейшем, на протяжении всего матча, Карпов испытывал серьезные затруднения в этом дебюте. Очевидно, ему не нравился сам стратегический рисунок борьбы, а именно это обстоятельство и было учтено нами.
В то же время Карпов не подготовил к матчу ничего кардинально нового в теоретическом плане, ограничившись лишь незначительными усилениями в вариантах, встречавшихся в нашем первом поединке. Тут, видимо, сказалась нелюбовь Карпова к серьезной аналитической работе. По этому поводу вспоминается его полемика с Ботвинником, всегда подчеркивающим исключительную важность исследовательского направления в шахматах. Карпов же утверждал, что взгляды Ботвинника безнадежно устарели. По его мнению, в наши дни лишь постоянная практика может служить источником повышения шахматного мастерства.
Замечу, что такая позиция давалась Карпову легко — сам он располагал большим штатом высококвалифицированных помощников, которые регулярно снабжали его свежими идеями. Что ж, наше единоборство можно считать практическим разрешением этого теоретического спора…
Однако максимальная собранность и высочайшая техника игры в трудных позициях долгое время позволяли Карпову нивелировать дефекты своей подготовки. Все же во второй половине матча наше стратегически верное планирование начало приносить свои плоды. Когда мой игровой перевес стал очевидным, Карпов сумел, мобилизовав свои выдающиеся бойцовские качества, уйти от поражения с крупным счетом и даже почти спасти матч…
Я надеюсь, что шахматные (тем более не шахматные) уроки наших матчей с Карповым будут учитываться при выработке новых правил и регламентов. Главное — надо помнить, что шахматы нуждаются в законах, не принижающих их до уровня бесконечного и безликого спортивного шоу, а, напротив, защищающих их статус высокого, благородного искусства, призванного дарить людям радость и наслаждение.
Возвращение на землю
Чемпион мира! Весомость этого титула в первое время действовала на меня парализующе, не позволяя вырваться из состояния эйфории. Волны радости, захлестывавшие меня, мешали трезво оценить обстановку.
Через неделю после окончания матча я выступил в театре «Современник». Говорил в течение нескольких часов. Время было позднее, но люди не расходились до глубокой ночи. Эрудированная, эмоциональная аудитория была захвачена моей безыскусной сказкой о приключениях, злоключениях и традиционном хэппи-энде… Казалось, победа над Карповым погребла под собой все огорчения и конфликты прошлого, и я могу теперь писать свою биографию заново, с чистого листа. Но мне следовало знать, что прошлое не исчезает бесследно.
Став чемпионом мира, я сознательно занял примирительную позицию по отношению к руководству федерации. Я и впрямь надеялся на улучшение ситуации в нашем шахматном доме и опасался повредить этому каким-нибудь неосторожным высказыванием. «Существует большая разница между претендентом Гарри Каспаровым и Гарри Каспаровым — чемпионом мира!» — заявил я на послематчевой пресс- конференции в Москве. Западные журналисты быстро заметили эту перемену. Возможно, они рассчитывали на какие-то разоблачительные заявления с моей стороны, чтобы пощекотать нервы своим читателям. Если так, то их ждало разочарование. «Шахматный герой Каспаров зарывает топор войны», — гласил один из газетных заголовков. «Больше никаких скандалов, говорит Каспаров», — стояло в другом. «Каспаров
