школе Ботвинника, а к четырнадцати годам понял, что шахматам суждено стать главным делом моей жизни.
Поездки на турниры и шахматные занятия отнимали много времени, на общение со сверстниками его оставалось все меньше и меньше. Таков был мой удел — раннее общение с людьми старше себя. Может, это было и неплохо. Взрослые мужчины как бы заменяли мне рано ушедшего отца, привнося в мое воспитание мужское начало и тем самым уравновешивая сильное влияние материнской любви. Но все же я жил несколько неестественной для своего возраста жизнью, уже тогда ощущая себя в какой-то мере лишенным детства. Иногда мне ужасно хотелось быть обычным мальчишкой, таким, как все.
Увы, сверстников, с которыми я мог найти общий язык, было мало. Переполненный нездешними событиями, недетскими проблемами, я был для ребят немного инопланетянином. Возможно, у кого-то мои рассказы вызывали раздражение или даже зависть. Хотя все, что я делал и говорил, было естественным желанием разделить с кем-то свои заботы и радости…
Когда я впервые увидел Бакинский дворец пионеров имени Гагарина — двухэтажное белое здание с видом на Каспий, — он показался мне каким-то сказочным шахматным замком. Привел меня туда Ростик Корсунский — он был старше меня и жил по соседству. В детстве моей любимой фигурой был слон. И однажды мы с Ростиком сыграли уникальный в своем роде матч: в начальной позиции у меня из фигур были только слоны, а у него — только кони… Позднее Корсунский стал мастером. Кстати, за три десятилетия шахматный кружок Дворца пионеров воспитал свыше 300 перворазрядников, 25 кандидатов в мастера, добрый десяток мастеров, а также первого бакинского гроссмейстера Владимира Багирова и претендентку на звание чемпионки мира Татьяну Затуловскую.
Моим первым тренером был Олег Приворотский. Он сразу отметил мою шахматную память и способность отключаться во время игры от внешнего мира. «Не знаю, есть ли такие новички в других городах, но в Баку второго такого нет», — с удивлением отметил он после первых занятий.
В девять лет я вышел в финал городского чемпионата по блицу, и мое имя впервые было упомянуто в прессе: «Ученик третьего класса Гарик Вайнштейн, играющий стоя (сидя он не достает до всех фигур!), добился на первом этапе абсолютно лучшего результата — 9 очков из 9»; «Среди четырнадцати победителей второго этапа — 13 кандидатов в мастера и… второразрядник». После удачного выступления в первенстве города среди юношей (3-е место) меня включили в состав молодежной сборной республики.
Всесоюзные молодежные игры, состоявшиеся летом 1973 года в Вильнюсе, стали моим первым боевым крещением. И хотя все соперники были старше меня на четыре-пять лет, в финале я не проиграл ни одной партии. На закрытии мне вручили первый в жизни приз — как самому юному участнику турнира.
Но самым важным итогом выступления в Вильнюсе была встреча с Александром Сергеевичем Никитиным, тренером сборной страны. Он тогда искал перспективных ребят для шахматной школы Ботвинника. Никитин наблюдал за моей игрой на протяжении всего турнира, но подошел ко мне только после закрытия. Так началась наша многолетняя дружба, продолжающаяся до сих пор. Этот человек очень дорог мне, и не только потому, что он прекрасный тренер и знаток шахмат, — важно, что он был рядом в самые трудные периоды моей жизни.
Никитин — коренной москвич, по профессии радиоинженер. Но он оставил основную работу и всецело посвятил себя тренерской деятельности. Страстно влюбленный в шахматы, он очень рано стал мастером и в молодые годы выступал за студенческую сборную страны, играл в одной команде с Борисом Спасским.
Долгие годы мы занимались по разработанной Никитиным системе дебютной подготовки. А тогда, в августе 1973-го, он организовал мне приглашение на сессию школы Ботвинника. В числе других ребят я был вызван в Москву на собеседование с Михаилом Моисеевичем. В течение двух часов каждый из нас находился один на один со знаменитым чемпионом: показывал ему свои партии, отвечал на вопросы, анализировал предложенные позиции. Я выдержал строгий экзамен и был зачислен в школу. Попасть под начало Ботвинника было несомненной удачей.
Школа открылась при спортивном обществе «Труд» еще в 1963 году, но просуществовала тогда недолго — всего полтора года (среди ее первых учеников был и Карпов). Занятия возобновились в 1969 году, и где-то с середины 70-х питомцы Ботвинника начали добиваться заметных успехов.
Три раза в год — в феврале, мае и августе — сентябре — двадцать юношей и девушек из разных городов страны съезжались на сессии. Зимняя и весенняя сессии проводились под Москвой, осенняя — в пионерском лагере «Орленок» на берегу Черного моря.
«Занятия я провожу по системе, проверенной еще до войны в Ленинградском дворце пионеров, — рассказывал Ботвинник в своей книге «К достижению цели» (Москва, 1978). — Занимаемся мы вместе, но рассматриваем при этом игру одного слушателя… Именно таким образом можно познать душу юного шахматиста, изучить как его достоинства, так и недостатки».
Более подробно о том, как проходили занятия, Ботвинник поведал в книге «От шахматиста — к машине» (Москва, 1979): «Стандартный отчет слушателя о своей работе между сессиями состоял из сообщения об успехах в учебе, занятиях спортом, участии в соревнованиях и выполнении собственно задания. Наконец, слушатель демонстрирует четыре партии из числа сыгранных между сессиями. Тогда сообща ставится предварительный диагноз о шахматном здоровье юного шахматиста… Но курс лечения еще не назначается — надо ждать окончания тренировочных партий, которые проводятся в период занятий, — они имеют большое значение: тут уже партии не подберешь… и цейтноты не скроешь! И эти партии анализируются всем миром. Теперь диагноз оформляется и лечение назначается — выдается задание.
Приезжали слушатели со своими местными тренерами, которые действовали в контакте с руководителем школы, а кто из учеников поменьше — то с мамами или папами…»
Не менее важным, чем сами шахматные занятия, было то, что Ботвинник обучал нас различным премудростям подготовки к соревнованиям. В этой области он достиг высочайшего профессионализма, и значение его уроков трудно переоценить.
Мудрость Ботвинника заключалась в том, что он никогда не подавлял нас своим авторитетом, не навязывал ученикам свой стиль — наоборот, всячески помогал развивать нам собственные способности. Он не давил, а с присущим ему педагогическим тактом подсказывал верное направление. С самого начала он почувствовал мое стремление к динамичному, атакующему стилю. И не случайно, думаю, в мои первые домашние задания включил анализ партий Алехина.
Ботвинник снимал с шахмат покров тайны, постоянно сравнивая их с житейскими ситуациями. Он называл шахматы типичной неточной задачей, подобной тем, которые людям приходится решать в повседневной жизни, и говорил: «Для решения неточных задач очень важно ограничить масштабы проблемы, чтобы в ней не увязнуть, — и только тогда появляется шанс более точно ее решить. Таким образом, было бы неверно думать, что шахматы не отражают объективную реальность. Они отражают то, как человек думает».
Это типично ботвинниковский подход к шахматам, да и к жизни тоже: сужение проблемы до управляемых размеров.
Был период, когда я начал восхищаться безграничностью вариантов, которые могут получиться в шахматной игре. Кто-то подсчитал, что если на решение каждого возможного варианта давать всего минуту, то даже в этом случае понадобится 40 тысяч дней и ночей, чтобы исчерпать все 208 089 907 200 способов расположения фигур на доске. Уже после трех начальных ходов можно получить более 9 миллионов различных позиций!
Меня до сих пор поражает неисчерпаемость шахмат, и я все больше убеждаюсь в их непредсказуемости. Сыграны уже миллионы партий, написаны тысячи книг, — но философский камень в шахматах так и не найден. На сегодня нет даже математически выведенных, точных критериев для оценки хотя бы одного-единственного хода, не говоря уже о позиции. Каисса в этом отношении похожа на Клеопатру: «Возраст не может состарить ее, а привычки — лишить природного многообразия».
Ботвинник предостерегал меня от увлечения сложностью ради сложности и однажды сказал: «Ты никогда не станешь Алехиным, если варианты будут управлять тобой, а не наоборот». Меня это огорчило. Но, конечно, Ботвинник был прав. Позднее он написал об этом эпизоде: «С самого начала было ясно, что Каспаров выделялся среди других учеников способностью очень искусно рассчитывать варианты на много ходов вперед. Но Гарри был легковозбудимым мальчиком, и я вынужден был настаивать, чтобы он продумывал ход, прежде чем сделать его на доске. И частенько говорил ему, что есть опасность, что он станет новым Ларсеном или Таймановым». Даже в зрелом возрасте эти выдающиеся шахматисты порой
