– Не ругай себя за это, дорогой. Любой человек сделал бы то же самое. По-моему, это был добрый поступок – разобрать мои мокрые вещи.
– Но я кое-что обнаружил! – Он подошел ближе к кровати и искоса посмотрел на нее, ожидая увидеть выражение вины или страха. Но она была совершенно спокойна. Он продолжил: – Во-первых, я обнаружил, что твое бегство не было неожиданной идеей. В сумке лежало несколько буклетов, предназначенных для путешественников. И ты знала, когда и куда отплывают корабли. Ясно, что ты это уже давно обдумывала.
– Да, обдумывала, – дружеским тоном призналась она.
– И ты это так прямо говоришь!
– Послушай меня, Чарли. Не так легко сказать то, что я собираюсь сейчас сказать. Когда я выходила за тебя замуж, ты мне очень нравился. Я считала, что ты из той породы мужчин, которые могут сделать женщину счастливой, и мне был нужен именно такой мужчина. Я притворялась более влюбленной, чем была на самом деле. – Прозвучал вздох раскаяния. – Я могу сказать тебе это сейчас, потому что теперь, Чарли, я безумно влюблена в тебя. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, какой ты прекрасный человек. И когда я поняла, что отчаянно люблю тебя, то начала бояться. Почувствовала, что не настолько хороша и не настолько умна, чтобы быть твоей женой. Всему этому я соответствовала только наполовину и тогда поклялась, что, если когда-нибудь тебе надоем, если когда-нибудь обнаружу, что ты несчастлив со мной и жалеешь, что на мне женился, я убегу от тебя. – Она говорила очень быстро, слова спотыкались друг о друга, и скоро у нее перехватило дыхание.
– Зачем ты так, Белли, – произнес Чарли, потрясенный ее импульсивностью.
– Я скорее умру, чем заставлю тебя страдать.
Чарли сел на кровать у нее в ногах. Он был тронут эмоциональным взрывом своей жены, но и озабочен в то же время. Если она чувствовала себя недостойной его и из-за любви к нему решила немедленно бежать, несмотря на бурю и снегопад, то почему же за несколько часов до того она умоляла его бежать вместе с ней? Его подмывало задать ей этот вопрос, но он не хотел оскорбить ее, показывая, что не очень- то доверяет ее покаянию.
– Я знаю, что ты думаешь, – сказала Беллилия. – Тебя интересует, откуда бы я достала деньги на подобное путешествие. Что ж, дорогой, я должна еще кое в чем признаться.
Теперь, когда он был уже близок к истине, Чарли усомнился, хочется ли ему выслушать ее признание. Его палец следовал за изгибом зеленой змеи, вышитой на пододеяльнике. Лучше жить счастливо, сказал он себе, чем страдать от приносящего боль знания. После зеленой змеи его мать вышила красное яблоко, потом опять змею, опять яблоко…
– Я в ноябре получила немного денег, моих собственных денег.
– Каким образом? Откуда?
– Наследство. Умерла бабушка Рауля. Она оставила их ему, и теперь по закону они перешли мне. Его родственники не хотели, чтобы я их получила, они всегда были против меня, но побоялись, что я устрою скандал, покажу, какие они подлые и жадные, поэтому им пришлось оставить деньги мне.
– Почему ты мне об этом не сказала?
Она вздохнула:
– Дорогой, дорогой Чарли, ненавижу упрекать тебя, но… – она тихо, но многозначительно хмыкнула, – ты ведь немного ревнуешь, даже к бедному покойному Раулю. Поэтому я решила хранить свое наследство в секрете и тратить понемногу эти деньги на рождественские подарки. Так что я смогла покупать разные экстравагантные вещи, если они мне нравились, и не чувствовать себя виноватой за то, что трачу на это твои деньги.
– Значит, ты лгала мне о своих сбережениях.
– Да, дорогой, лгала.
– Лучше бы ты сказала правду.
– Прости меня, Чарли, пожалуйста, скажи, что прощаешь меня. – Она протянула к нему руки. Чарли не взял их, и они бессильно упали на одеяло. – Я умру, если ты меня не простишь.
– Это все высокие, неуместные слова.
– Не отталкивай меня, Чарли. Я люблю тебя. И живу только ради тебя.
Ее пыл смутил его. Он поднялся, отошел от кровати и посмотрел на портрет матери над камином. Гарриет Филбрик никогда не красила ни губы, ни щеки. Ее праведность была украшением ее лица. Она всегда сидела прямо в резном викторианском кресле и смотрела на мир с полной уверенностью в своем превосходстве. Поддержанный взглядом матери, Чарли обернулся и тоном, который она использовала, когда хотела показать свое недовольство, произнес:
– Зачем ты мне лгала про кольцо?
– Какое кольцо, милый?
– Пожалуйста, Беллилия, не ври. Я знаю, ты никому не отдала свой черный жемчуг. Я нашел его в твоей сумке.
– Ах это! Ну конечно, ты же нашел его в сумке. Так вот: поскольку я думала, что ухожу от тебя, не имело значения, ношу я его или нет. Видишь ли, дорогой, тебе так и не удалось исправить мой дурной вкус. Я все еще обожаю этот поддельный жемчуг.
– Но ты сказала, что отдала его.
– Никому я его не отдавала. И никогда не отдам.
– Но ты так сказала.
– Это просто смешно!
– Послушай! – почти закричал Чарли. – Ты сказала мне об этом перед Рождеством. Я хотел подарить кольцо Эбби, а ты сказала, что уже отдала его.
Она отрицательно покачала головой.
– Я точно помню, – настаивал на своем Чарли. – Ты говорила это дважды. В тот вечер на обеде у Бена…
– Нет! – перебила она его. – Нет, ничего я не говорила. Это ты сказал. Сейчас я вспомнила, как ты говорил Бену и Эбби, что я отдала кольцо. Тогда я промолчала, потому что не хотела при всех возражать тебе, особенно после того как Эбби сделала лестное для меня замечание – она сказала, какая я необыкновенная жена. Я еще подумала, откуда ты это взял, и собиралась спросить тебя, когда останемся наедине, но ты в ту ночь заболел, и я была в таком ужасе, что полностью забыла о кольце.
– Значит, ты можешь стоять и смотреть мне в глаза, утверждая: «В тот рождественский вечер я не говорила, что отдала кому-то свое кольцо»?
– А я не стою перед тобой. Я лежу в постели, больная и несчастная, и с твоей стороны очень жестоко говорить, что я сказала тебе нечто подобное.
– Я могу в этом поклясться.
– Скорее всего ты просто все это вообразил. У тебя необычайно живое воображение, Чарли.
Он ничего не мог придумать в ответ. А вдруг она права? Но он точно помнил, как она говорила, что отдала кольцо. Неужели это лишь плод его воображения? Неужели у него такая ненадежная память? И то, что он считает истиной, – иллюзия, а то, что считает реальностью, – чистая фантазия?
Всю эту путаницу и неразбериху мог прояснить только честный ответ всего на один вопрос. Но Чарли никак не мог себе позволить спросить у жены, какие у нее отношения с Беном Чейни. Он был бы намного счастливей, если бы мог считать все свои подозрения результатом собственного переутомления. Истина же состояла в том, что Чарли не хотел знать истину, и охотно позволил опутать себя сплетенной Беллилией сетью невинных оправданий.
В ту ночь Чарли проснулся от прикосновения к лицу ледяных пальцев. Он лег спать в своей старой комнате, в которой жил с детства и пока родители были живы. Когда Чарли болел, комнату занимала Беллилия. Она оставила свой носовой платок на тумбочке у кровати, и, когда Чарли засыпал, он чувствовал исходящий от него аромат.
Сейчас, проснувшись, он почувствовал тот же запах, только он стал сильнее и ближе. Решив, что и этот запах, и ледяные пальцы ему приснились, он не стал открывать глаза и повернулся лицом к стене. Аромат почти улетучился, но пальцы, казалось, впиваются ему в кожу, и сквозь полусон он услышал, как кто-то произносит его имя.
