Встали и Костя с Катей. Они пошли спать, а няня Паня ругаться с Розой Федоровной. Паня с Розой тоже были сладкой парочкой, и неизвестно, кому из них обеих становилось от ругани слаще.
7
ПОДУМАТЬ НЕ УДАЛОСЬ
Аркаша Блевицкий пил за здоровье старухи Порфирьевой: он проживал последнее время ее деньги. Получил он их как комиссионные.
У старухи был товар, у него купец. Порфирьева продала Аркашиному человеку свои пятикомнатные хоромы с правом ее пожизненного в них проживания.
Продавать квартиру Порфирьева сперва не хотела. Но хотела она издать собрание сочинений мужа, умершего в 59-м лауреата госпремии писателя Федора Федоровича Порфирьева.
Покупатель взялся издать его целиком. За то Порфирьева заплатила квартирой. Фамилия Аркашиного человека бьша Иванов. Старуху фамилия напугала, но Аркаша сказал, что знает друга с такусеньких.
– Собутыльник, что ль? – спросила Роза Федоровна.
– Не, Розфёдна, – осклабился Блевицкий, – Лёня пошел в горку. У него своя фирма, компьютерное обеспечение. Девятое место в мире.
И Порфирьева сделала дело жизни.
Издательства не издали бы Федора Порфирьева никогда. Но Роза Федоровна мечтала о полном собрании сочинений, как у Толстого. В мире должны остаться сорок зеленых с золотом томиков стихов, пьес, романов и дневников.
Порфирьева была права по-своему. В зеленое собрание, кроме, разумеется, хрестоматийной эпопеи «Большое время» без купюр, вошли осужденная песенная под народную поэма с частым зачином «Эх, да грянула…» и написанные для души стихи под Некрасова-Тихонова-Михалкова «Довоенное», в том числе баллада «Весной»: «Весной перед самой войной / В дому архитектора Росси / Присутствовал я на допросе, / За дверцой засев потайной…»
«Писатель, – считал Костя, – не нужный, но, несомненно, способный».
Тем более и Ленинскую премию Брежнев дал ему нехотя.
Сама же Порфирьева жила безденежно, но шикарно. Ее квартира была, вплоть до коридора, набита добром. Шифоньеры ливанского кедра, поставцы карельской березы, на стенах малая галерея. В темном коридоре больно заденешь лбом или боком резной шкафной выступ. «Пис оф арт», – говорили покупатели.
Роза Федоровна молодилась и держалась на ногах до девяноста лет.
Держалась она и теперь, но уже в кресле. Она отдавала пенсию на еду, сама не ела, но есть-пить было кому. В доме толокся народ: во-первых, что-нибудь выпросить, во-вторых, послушать рассказы. Порфирьев
порассказал Розе, кто и как обделывался. Костины женщины, Володя Потехин с женой и ее подругами, порфирьевские наследницы с родней, Гога Фомичев, зачастивший к Маше и генеральше в отсутствие жильца, Блевицкий с алкашами, даже писатель Кусин, которого Порфирьев в пятидесятых годах посадил.
Ухаживала за старухой Порфирьевой юркая дошлая тетка Тамара Барабанова, молодая пенсионерка, бывшая циркачка. Прежних наследниц Роза разогнала: они были стервятницы.
Роза не жадничала, но стервятниц не любила.
Тамара Розе понравилась. Она вертлява, но любознательна и угодлива.
Расплачивалась с ней и прочими Порфирьева вещами или деньгами от продажи вещей.
Но расставалась с добром Роза старчески капризно. То продает, а то вдруг нет. Проси, стой на коленях – нет, и баста. Зато находило на нее – разбазаривала ценнейшее. Раздаривала вещи чужим, Аркаше подарила набросок ивановского «Явления Христа народу».
Тамара тайно паниковала. Она считала себя новой наследницей.
Неделю назад старуха застала ее с рулеткой у бездонного букового шкафа в прихожей.
– Тамарочка, что ты делаешь?
– Меряю шкаф.
– Зачем?
– Пройдет ли в дверь.
– Но я, Томочка, еще жива.
Начался скандал, Порфирьева сказала – убирайся, Тамара кричала – куда, я сдала квартиру, чтоб носить за вами горшки.
Теперь за Порфирьевой ходила няня Паня. Завещание переписано было на нее.
В эту ночь Костя спал мало, но проснулся рано. Вчерашняя пятница словно продолжалась. Что-то беспокоило. Няня Паня вчера уперлась. Замолчала и ушла ночевать, как всегда на выходные, к старухе.
Но на Панины речи плевать. Гвоздило другое, и от непонимания, в чем дело, гвоздило еще сильней.
К счастью, в жизни всё – в трех соснах.
«Слушайте нас за утренним чаем», – привычно сказало радио, сообщило интернетовский адрес, и Костя вспомнил. Почта! «Знай наших» – был е-мэйл, а не файл, в котором Касаткин работал. Кто-то прислал ему