Медленно, как будто против воли, Афина снова положила ладонь на бедро Одиссея. Но на этот раз это было лаской, а не жестом целителя. Все еще стоя рядом с воином на коленях, богиня погладила его.
– Сколько времени прошло с тех пор, как я впервые явилась перед тобой?
Одиссей не замедлил с ответом.
– Уже больше двадцати двух лет прошло, богиня. Ты впервые предстала передо мной, когда у меня еще и борода не начала расти.
– Ты был чудесным юношей... ты уже тогда проявлял немалую мудрость и остроумие, и у тебя было такое нежное, гладкое лицо...
Всегда суровое лицо богини войны смягчилось, она улыбнулась воспоминаниям.
При виде этой чудесной красоты сердце Одиссея едва не выпрыгнуло из груди. Но богиня не заметила, как дрожит его рука, когда Одиссей поднес ладонь к своей щеке и потер отросшую щетину.
– Теперь совсем другое дело, богиня. Давно уже нет того нежного юноши с гладкими щеками.
Одиссей ожидал, что богиня с ним согласится, рассмеется и наденет на лицо божественную маску – маску, за которой Афина всегда скрывала свои истинные чувства и которая удерживала богиню войны от вспышек гнева или страсти. Но Афина ошеломила его до глубины души, подняв руку и погладив его щеку.
– Но я по-прежнему вижу того юношу, – произнесла она так тихо, что Одиссею пришлось напрячься, чтобы расслышать ее сквозь собственное прерывистое дыхание.
Одиссей смотрел на свою богиню – на женщину, которую он любил с тех пор, как был еще неопытным юнцом. Много раз являлась она к нему. Она выбрала его своим воином, смертным, которому даровала такое благословение, какого не даровала никому. Но она редко прикасалась к нему и не сближалась с ним настолько, чтобы он мог насытить свою тайную страсть.
– В чем дело, Афина? Что случилось?
Богиня отвела руку от его лица и встала, повернувшись спиной.
– Да почему что-то должно было случиться? Разве я не могу прикоснуться к тебе по своему желанию?
Одиссей тоже встал и подошел к ней поближе.
– Конечно же, ты можешь касаться меня просто потому, что тебе того хочется!
Он вскинул руки, страстно желая обнять ее, но остановился. Афина не какая-нибудь простая смертная женщина. И ему никогда не следовало забывать об этом.
Все еще стоя к нему спиной, Афина спросила:
– Ты знаешь, что даже Ахиллес нашел наконец-то любовь?
– Он ее любит? А я все гадал, позволит ли он себе подобное хоть когда-нибудь.
– Но ты как будто совсем не удивлен.
Одиссей улыбнулся и пожал плечами.
– По-моему, любовь – такая вещь, которую трудно предсказать.
– А ты любишь Пенелопу?
При упоминании имени жены улыбка Одиссея погасла.
– Она – моя супруга, мать моего сына. Я уважаю и почитаю ее, как положено.
Афина повернулась и снова погладила его по щеке.
– Но любишь ли ты ее?
Почти не осознавая этого, Одиссей прижался щекой к ладони богини.
– На свой лад... да.
– И что же это означает?
– Это означает, что больше двадцати двух лет назад я отдал свое сердце другой. И с тех пор в нем не осталось почти ничего такого, что еще можно было бы отдать.
– Мой Одиссей... – прошептала Афина.
Одиссей, стараясь не думать, быстро наклонился и прижался губами к губам богини войны. И когда их губы встретились, его тело пронзило таким острым желанием, что оно доставило воину одновременно и наслаждение, и боль. Афина вздохнула, тоже почувствовав подобное, и ее руки взлетели к шее Одиссея; она крепко обняла воина и пылко ответила на поцелуй.
Они стояли так, казалось, бесконечно долго, и их губы исследовали друг друга, их тела прижимались одно к другому. Внезапно Афина прервала поцелуй. Она тяжело дышала, ее безупречные губы выглядели слегка опухшими, а щеки порозовели в тех местах, где их поцарапала грубая щетина воина. Богиня посмотрела на Одиссея, и ее серые глаза расширились от чувств. Одиссей мысленно молился о том, чтобы их желание не угасло, а близость не нарушилась.
– Венера была права, – тихо сказала богиня войны – Нам следовало стать любовниками уже много лет назад.
Не прерывая объятия, Афина слегка махнула рукой, и прямо под ней и воином материализовалось плотное шелковое покрывало.
Афина медленно, подчеркнуто сделала шаг в сторону, удаляясь от Одиссея, а потом расстегнула затейливую брошь, что удерживала шелковое одеяние на ее плече. Сизо-серый шелк соскользнул и упал к ногам, снова напомнив Одиссею о нежных крыльях голубки. Афина перешагнула шелковые волны и изящно опустилась на покрывало; ее безупречная сливочная кожа светилась в лунных лучах, когда богиня неторопливо легла. И протянула руку Одиссею.
– Иди ко мне и покажи ту любовь, которую ты испытывал ко мне так много лет, Одиссей, – сказала она.
Одиссей лег, забыв обо всем рядом со своей истинной любовью. Он знал, что Афина никогда не будет по-настоящему принадлежать ему, как обычная женщина. Он знал, что этот момент интимной близости может оказаться единственным, первым и последним, но он отдавал ей свое тело с бесконечной радостью и так же безоглядно, как много лет назад отдал свое сердце.
«Мне хватит и этого... – думал он, обнимая Афину и чувствуя, как смешиваются их слезы, – Мне хватит и этого...»
Глава 22
– Я была неправа, – заявила Венера, врываясь в личные покои Геры.
– Была? По-моему, правильнее было бы сказать просто «я неправа» или: «Я сильно неправа, что беспокою тебя в личных комнатах, моя королева».
– Ой, знаю, знаю! – воскликнула Венера, добывая из воздуха бокал амброзии. – Я и не стала бы тебя тревожить, если бы не неотложная необходимость.
– Что случилось? Только не говори мне, что твоя маленькая смертная в теле Поликсены опять позволила почти убить себя. Ох, борода Зевса! Эта война раздражает меня все сильнее и сильнее!
– Нет, с Катриной все в порядке. Дело в Афине.
Гера лениво полулежала на золотой кушетке, обитой нежным бархатом, лакомясь замаринованными в амброзии и обсахаренными виноградинами, – но слова Венеры заставили королеву Олимпа мгновенно сесть и напряженно выпрямиться.
– Что такое? Что могло случиться с Афиной?
– Она занялась сексом с Одиссеем.
Гера моргнула раз, другой, потом потрясла головой, как будто желая угомонить взбесившиеся мысли.
– Я, кажется, чего-то не расслышала... или не поняла? Мне показалось, ты произнесла... Афина занялась сексом с Одиссеем?
– Именно это я и сказала.
Венера уселась на кушетку рядом с Герой и раздобыла бокал амброзии для своей королевы.
– Я постоянно присматриваю за лагерем греков. Я хочу сказать, нам ведь не нужны новые катастрофы, вроде покушения на жизнь Катрины.
