простиралась холмистая местность Барони, и неподалеку была пещера Эспаррос, которую я совместно с женой и нашим другом Жерменом Гатте открыл и исследовал в 1938 году.
Сейчас в пещере Эспаррос находился Жермен Гатте, а вместе с ним и другой наш друг Марсель Лубан — будущий герой и жертва пропасти Пьер-Сен-Мартен.
Взвалив на себя свернутые в трубку лестницы и другое снаряжение, мы помогли техникам Клотту и Петею развернуть телефонный кабель длиной двести метров; кабель этот мы протянули до заросшего кустарником входа в пещеру. Пьер Бовуа, следуя за нами, нес телефонный аппарат, катушку провода, микрофоны и другие принадлежности. Пьер был озабочен и явно взволнован — ведь ему впервые предстояло спуститься в пропасть, а вид входного отверстия вызвал у него шок — он звучно выругался. Впрочем, как нам показалось, это окончательно освободило его o т груза опасений. Теперь он невозмутимо помогал опускать в пустоту тонкие лестницы, спокойно проверял, прочно ли они закреплены. Пьер облачился в старые отрепья, которые мы ему одолжили (в 1942 г. текстильные изделия был в дефиците, и у нас не нашлось ничего, кроме изношенных комбинезонов). Вооружившись необходимыми аксессуарами, мы приступили к первой записи на краю бездны.
Когда была записана вводная часть, в ходе которой Пьер Бовуа по очереди предоставлял нам слово (при этом он протягивал к нам микрофон), мы начали спуск.
Наступила торжественная минута; в пропасти впервые должен был появиться микрофон, и радиослушателям предстояло внимать звукам подземного мира.
Наш великолепный и обаятельный диктор старался изо всех сил. Он проделывал гимнастические пируэты на гибкой лестнице, в то время как один из нас, оставаясь наверху, держал его «на привязи», а другой спускался впереди, предупреждая обо всех препятствиях, и ставил ноги диктора на ступеньки и карнизы.
Так мы добрались до глубины двадцати пяти метров в первый зал, откуда и должны были нестись в эфир звуки, призванные передать всю соль репортажа: шум шагов, шуршание одежды и вздохи спелеолога в те минуты, когда он, напрягая силы, пробирается по узкой лазейке или ползком преодолевает тесный проход.
Перед тем как форсировать эту лазейку, мы прошли через широкий проем, напоминавший слуховое окно. По этому случаю (ну а кроме того, я стремился вызвать необходимый шумовой эффект) я стал отчаянно долбить молотком грубые сталагмиты, обращая их в порошок. В одном из таких коротких туннелей мы втроем разыграли маленькую инсценировку, дабы довести до слушателей очарование и радость подземного спорта к внушить им уважение к спелеологии. Когда перед нами открылось еще одно вертикальное отверстие, мы стали швырять туда обломки каменных глыб, чтобы вызвать впечатление подземного обвала. Потом мы все четверо спустились метров на двадцать вглубь и сделали передышку.
Очутившись в пещере, Бовуа (он, вероятно, не обладал достаточным воображением) заставил нас хором затянуть «Горцев», мелодию, так хорошо знакомую пиренейцам. Затем мы пустились в обратный путь.
Несмотря на неудобства, причиняемые тяжестью страхующей веревки, провода, микрофона, телефонного аппарата, металлической каски и других всевозможных приспособлений, наш новообращенный спелеолог вел себя очень мужественно. Заботясь прежде всего о своем репортаже, он ухитрялся говорить безостановочно. Ни один провал, ни одна пауза не прерывали потока его красноречия. Он рассказывал все, что видел и ощущал. Тот, кто знает, сколь изнурительны и как затрудняют дыхание упражнения на гибких лестницах (эти лестницы все время раскачиваются и скручиваются), поймет, почему мы восхищались профессиональной добросовестностью Пьера Бовуа. Ему удалось проделать обратный подъем, ни на миг не отрываясь от микрофона, и при этом он проявлял поразительную словоохотливость. Но запас энергии у Пьера Бовуа был не безграничным, и к концу передачи он пыхтел, как кузнечные мехи: казалось, что его настиг сильнейший кризис астмы!
Пластинки с такой точностью воспроизвели прерывистое дыхание, вздохи, удушье и икоту, что эффект оказался поразительный. Едва ли эти пластинки сохранились в архивах радио; они, вероятно, потеряны. Да, впрочем, их невозможно было бы использовать, так как в 1942 году их изготовляли из тонких алюминиевых дисков, покрытых столь же тонким слоем воска. Такие пластинки изнашивались очень быстро; их можно было проигрывать всего лишь несколько раз. Потеря эта не столь уж серьезна, хотя пластинки в общем были любопытные.
Во всяком случае с тем первым памятным сеансом звукозаписи в пропасти, в котором мы участвовали в качестве актеров, была связана серия забавных неожиданностей, а Пьеру Бовуа этот сеанс доставил немало досадных минут. В самом деле, через несколько дней после записи, сопряженной со столькими трудностями и достойной всяческой похвалы, мне довелось встретить одного приятеля, который прослушал весь радиорепортаж. — Я отчетливо понял к концу передачи, — сказал он, — что все это было подделка. Ваш диктор явно преувеличил мнимые трудности, которые он испытывал, и его неумеренная одышка убедительно доказывала, что постановка — сплошной трюк. Чувствовалось, что ваша подземная экспедиция действовала в студии!
В 1958 году, шестнадцать лет спустя после описанного сеанса, мне позвонили из Парижа. Представитель Французского радиовещания и телевидения сообщал, что его сотрудники готовы осуществить первую телевизионную передачу из глубин пещеры. Меня просили оказать должное содействие и помочь советом — указать наиболее удобную для этой цели пещеру. Мне сразу же показалось, что подобный проект вызовет значительные затруднения. Но, осведомившись о деталях операции и о необходимом оборудовании, я категорически заявил о невозможности осуществить эту идею.
В самом деле, техник сообщил мне, что подъедет к входу в пещеру на грузовике. Эта передвижная пятнадцатитонная лаборатория могла предоставить в наше распоряжение не более двухсот метров электрического и телефонного кабеля. Кроме того, надо было предусмотреть установку специального трансформатора, проводку электрической линии напряжением в пятнадцать тысяч вольт и, наконец, в нужных местах расставить шесть камер, весом восемьдесят два килограмма каждая.
Все это показалось мне невыполнимым, и, повторяю, я категорически отверг предложение. Я заявил, что нельзя найти пещеру, в которой удалось бы разместить такое тяжелое, громоздкое и хрупкое оборудование. Тщетно пытался я убедить собеседника, что даже в настоящей пропасти при помощи простой двухсотграммовой камеры и двухкилограммового магнитофона можно заснять звуковой фильм. Мы не могли найти общего языка, так как техник ответил мне, что его нисколько не интересует передача фильма, и что только непосредственный репортаж будет представлять подлинный интерес.
Тут я вдохновился и вспомнил, что есть в Пиренеях (во Французских, конечно) один-единственный грот, отвечающий всем требованиям телепередачи. Я указал на грот Бедейак в департаменте Арьеж.
Бедейак — гигантский грот, который тянется в горизонтальном направлении на восемьсот метров; а шириной это подземное авеню восемьдесят метров. Было еще одно исключительное обстоятельство: пол длинного трехсотметрового преддверия этого подземного дворца вымощен цементом и представляет собою гладкую однородную поверхность площадью более гектара. Эту работу провели в 1944 году немцы; они намерены были превратить грот в подземный завод, укрытый от бомбежек. Их усилия были прерваны победой союзников. Теперь грот Бедейак, некогда населенный людьми каменного века и отведенный немцами для размещения подземного самолетостроительного завода, должен был принять на несколько часов аппаратуру Французского радиовещания и телевидения. По мере того, как я описывал грот Бедейак, моего телекорреспондента охватывал все больший и больший энтузиазм, и он сообщил мне, что собирается предпринять поездку по маршруту Париж — Пиренеи и непосредственно на месте оценить обстановку.
Эта поездка состоялась; немало техников посетило грот, сочтя условия для осуществления проекта благоприятными. Передачу назначили на двадцать часов тридцать минут 27 августа 1958 года.
Предстояла предварительная подготовка, установка оборудования, испытание акустики и освещения. В Бедейак прибыл знаменитый пятнадцатитонный грузовик и еще несколько машин. Осветив фарами грот, они доехали до конца зацементированной площадки и остановились в трехстах метрах от входа. Техники установили трансформатор, окружили его красным барьером и cнабдили щитом с надписью: «Опасно для жизни». Тем временем монтеры Французской электрической компании из соседнего городка Амье повесили на столбах провода с напряжением в пятнадцать тысяч вольт.
У площадки, где остановились грузовики, почва имела первобытный вид — немцам не хватило времени разравнять ее бульдозером и залить цементом.
