Иван Иванович набожно перекрестился, не торопясь надел очки и откашлялся.
— Дорогие дети! Сегодня по случаю первого дня светлого Христова воскресения я хочу вам доставить приятное и полезное удовольствие. Сидите тихо и слушайте внимательно, я вам прочту замечательный пасхальный рассказ маститого писателя Идеалова, напечатанный в свое время в журнале «Нива».
— «Красная нива»? — деловито заинтересовался семилетний Саша.
— Не «Красная нива», а просто «Нива», — нравоучительно сказал дедушка. — Был в наше время такой светлый, идейный журнал.
— Не помню, — сказал Саша.
— Конечно, не помнишь. Ты еще тогда пешком под стол ходил. Маркс издавал.
— Маркс? — оживилась пятилетняя Соня. — Карл Маркс, который составил «Капитал»?
— Да, который составил капитал. Только он не Карл, а просто Маркс.
— Э, ты что-то путаешь, старик! — воскликнул Саша. — То у тебя «просто „Нива“», то у тебя «просто Маркс». Ерунда какая-то.
Иван Иванович тяжело вздохнул и прошептал:
— Извольте-ка при таком воспитании доставить им приятное удовольствие. Элементарных вещей не понимают.
— Ну ладно, — сказал он. — Все равно. Не стану спорить. Конечно, теперешние дети ни в грош не ставят своих дедов…
— Ну что ты, дедушка, — вежливо сказал Саша, — мы тебя очень ценим, как незаменимого спеца. И вообще… Одним словом, читай, а то мы опоздаем.
— Итак, — начал Иван Иванович, — рассказ Анатолия Идеалова «Красное яичко».
— Может быть, «просто яичко»? — весело спросила Соня, подмигивая Саше.
— Нет, яичко на этот раз красное, — угрюмо сказал Иван Иванович. — Итак, я начинаю:
«На землю спустилась тихая пасхальная ночь. На черном бархате весеннего неба теплились мириады бесчисленных звезд, сплетаясь в причудливые хороводы».
Саша лукаво толкнул Соню локтем и подмигнул на деда. Иван Иванович строго кашлянул.
— «…сплетаясь в причудливые хороводы, — повысил он голос и продолжал: — Плавный пасхальный благовест плыл над городом. Тысячи колоколов звонили над городом в эту темную пасхальную ночь. О чем они звонили? Они звонили…»
— Позволь, позволь, — скептически прервал его Саша, — позволь… Я не совсем понимаю… почему, собственно, звонили эти колокола? На пожар, что ли?
— Дедушка, а что такое мириады? — спросила Соня. — Это больше миллиарда? Или меньше?
Иван Иванович густо покраснел.
— Александр, я прошу тебя не перебивать. Соня, не вертись. Отстаньте с глупыми вопросами, я продолжаю. Одним словом… «В доме московского купца второй гильдии Сысоя Пафнутьича Лабазова посередине столовой был накрыт пасхальный стол. Сысой Пафнутьич выпил рюмку английской горькой и опытными глазами осмотрел роскошную сервировку. Его внимание привлек облитый глазурью кулич».
— Куллидж?! — хором воскликнули дети. — Не может этого быть. Ты, наверно, ошибся. Кто угодно, только не Куллидж. Он никогда не бывал в России вообще, а у русских купцов в частности.
— Александр, ты, кажется, просто издеваешься над своим старым, седым дедушкой! Да у нас, если хочешь знать, каждый год раньше был кулич. Да не один, а штук пять.
— Ха-ха-ха! — залилась Соня. — Пять Куллиджей! Дедушка, а ты знаешь, кто такой Куллидж?
— Скверная девчонка, ты или глупа, или издеваешься надо мной. Кулич — это такой сдобный хлеб, понимаешь?
— Ну, знаете ли, — с достоинством развел руками Саша, — в таком случае нам с тобой больше не о чем говорить, потому что каждый, даже малосознательный, пионер, отлично знает, что Куллидж — это не сдобный хлеб, а душитель рабочего класса, американский президент. Пойдем, Соня, а то мы опоздаем на заседание, а мне это, как председателю пионерской ячейки «Лига времени», не совсем удобно. До свидания, дедушка, ты нам как-нибудь дочитаешь этот хороший пасхальный рассказ в другой раз. А насчет Куллиджа ты меня просто рассмешил. Газеты надо читать, старик.
Иван Иванович грустно закрыл «просто „Ниву“» и вздохнул:
— Нет. Мы с ними говорим на разных языках. Они даже не знают, что такое кулич. И это называется воспитание!
Звонили колокола.
1924
Бородатый малютка*
Год тому назад, приступая к изданию еженедельного иллюстрированного журнала, редактор был бодр, жизнерадостен и наивен, как начинающая стенографистка.
Редактора обуревали благие порывы, и он смотрел на мир широко раскрытыми, детскими голубыми глазами.
Помнится мне, этот нежный молодой человек, щедро оделив всех сотрудников авансами, задушевно сказал:
— Да, друзья мои! Перед нами стоит большая и трудная задача. Нам с вами предстоит создать еженедельный иллюстрированный советский журнал для массового чтения. Ничего не поделаешь. По нэпу жить — по нэпу и выть, хе-хе!..
Сотрудники одобрительно закивали головами.
— Но, дорогие мои товарищи, прошу обратить особенное внимание, что журнал у нас должен быть все-таки советский… красный, если так можно выразиться. А поэтому — ни-ни! Вы меня понимаете? Никаких двухголовых телят! Никаких сенсационных близнецов! Новый, советский, красный быт — вот что должно служить для нас неиссякающим материалом. А то что же это? Принесут портрет собаки, которая курит папиросы и читает вечернюю газету, и потом печатают вышеупомянутую собаку в четырехстах тысячах экземпляров. К черту собаку, которая читает газету!
— К черту! Собаку! Которая! Читает! Газету!! — хором подхватили сотрудники, отправляясь в пивную.
Это было год тому назад.
Раздался телефонный звонок. Редактор схватил трубку и через минуту покрылся очень красивыми розовыми пятнами.
— Слушайте! — закричал он. — Слушайте все! Появился младенец! С бородой! И с усами! Это же нечто феерическое! Фотографа! Его нет? Послать за фотографом автомобиль!
Через четверть часа в редакцию вошел фотограф.
— Поезжайте! — задыхаясь, сказал редактор. — Поезжайте поскорее! Поезжайте снимать малютку, у которого есть борода и усы. Сенсация! Сенсация! Клянусь бородой малютки, что мы подымем тираж вдвое. Главное только, чтобы наши конкуренты не успели перехватить у нас бородатого малютку.
— Не беспокойтесь, — сказал фотограф. — Мы выходим в среду, а они — в субботу. Малютка будет наш. Мы первые покажем миру бакенбарды малютки.
Но те, которые выходили в субботу, были тоже не лыком шиты.
Впрочем, об этом мы узнаем своевременно.
На следующий день редактор пришел в редакцию раньше всех.
— Фотограф есть? — спросил он секретаря.
— Не приходил.
