— Чего-с?
— Вещественное доказательство, говорю, признаете? Ребенок ваш?
— Никак нет. Не мой.
— Однако гражданка Полякова имеет на вас подозрение. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Кузнецов переступил с ноги на ногу и мрачно заметил:
— Подозрение признаю… А ребенка — никак нет… Не признаю.
— Значит, вы утверждаете, что между вами и гражданкой Поляковой ничего не происходило?
— Так точно, происходило.
— Ага! Раз между вами и гражданкой Поляковой… происходило, значит, ребенок ваш?
— Никак нет, не мой.
— Вы меня удивляете, гражданин Кузнецов, — сказал судья, вытирая вспотевший лоб. — Если это не ваш ребенок, так чей же он?
Кузнецов глотнул воздух и с трудом выдавил из себя:
— Не иначе как Титушина.
— А-а-а! Гражданин Титушин, подойдите сюда. Между вами и гражданкой Поляковой что-нибудь происходило?
— Происходило, — робко сказал Титушин. — А ребенок не мой.
— Подозрение ни на кого не имеете?
— Имею. На Жемарина.
— Гражданин Жемарин! Происходило?
— Происходило.
— Признаете?
— Не признаю. Имею подозрение на Соловьева.
Судья залпом выпил стакан воды.
— Соловьев!
— Есть.
— Происходило?
— Происходило.
— Признаете?
— Не признаю.
— Подозрений ни на кого не имеете?
— Имею.
— На кого?
— На Кузнецова.
— Гражданин Кузнецов!
— Есть.
— Ах, это вы, Кузнецов… Я уже вас, кажется, допрашивал?
— Так точно. Допрашивали. Происходить происходило, а ребенок не мой.
— Так чей же он, черт возьми?! — захрипел судья, покрываясь разноцветными пятнами и ударяя кулаком по чернильнице. — Моего секретаря он, что ли?
Секретарь смертельно побледнел и выронил ручку.
— Происходить происходило, — пролепетал секретарь, — а только ребенок не мой…
— Хорошо, — воскликнул судья, — в такое случае я знаю, что мне надо делать!
С этими словами он удалился на совещание.
И так далее, и так далее, и так далее… Ввиду всего изложенного выше, а также принимая во внимание существующие законоположения о кооперации, признать вышеупомянутого младенца мужского пола ко-о-пе-ра-тив-ным, а граждан Кузнецова, Титушина, Жемарина, Соловьева и секретаря Гелиотропова — членами правления оного кооперативного малютки. Означенных граждан кооператоров обязать своевременно вносить «членский» взнос. Малютке же впредь присваивается кооперативная фамилия Кузтижемсолов и имя — Секретарь.
Гражданка Полякова застенчиво взяла со стола пискливый кооператив, вежливо поклонилась судье и, сияя большими голубыми глазами, удалилась.
1924
Три дороги*
Получил рабочий субботнюю получку, вышел с завода и почесал затылок.
— Маловато! До следующей субботы не обернусь. Просто не знаю, что и делать! Эх!
Глядь, откуда ни возьмись — субъект.
Волосы длинные, пальтишко демисезон, поповская шляпа, очки, зонтик под мышкой, бороденка клинышком. Извивается.
— Вы, кажется, многоуважаемый товарищ, изволили вздохнуть?
— А что такое? Вздохнул.
— А вот, я и говорю… То-то и оно… Жалованье маленькое небось?
— Маленькое, — вздохнул рабочий.
— Хи-хи! Повышения надо требовать.
— Легко сказать — требовать. Чай, наша власть? Рабочая. Выходит так, что с себя же и требовать, что ли? Это не годится.
Волосатый засуетился:
— Нет, зачем же с себя требовать! Я этого не говорю. Можно и другим путем добиться повышения зарплаты.
— Каким же путем?
— Хи-хи!.. А Наркомфин на что? Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите — можете потребовать: печатай червонцы — и никаких. Бумаги хватит. Раза в два зарплата увеличится.
Почесал рабочий затылок.
— Так-то оно так… Зарплата увеличится вдвое, а цены на продукты — втрое… Зарплата — втрое, а продукты — впятеро! Пойдет опять бумажная метель… Нет, это не годится.
Субъект задумался.
— Ну что ж, не надеетесь на Наркомфин — могу вам порекомендовать другое.
— А что такое?
Темная личность близко наклонилась к рабочему — и этаким шепотом:
— Деревня, товарищ, деревня!
— Ну?
— Деревня — она богатая. Мужичок не выдаст. Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите — налог можно на мужика наложить новый. Вам польза и мужику удовольствие. Хе-хе-хе!.. Зарплата, глядь, повысилась!
— Гм… — задумчиво сказал рабочий.
— Да вы, товарищ, не сомневайтесь! Прикажите только налог наложить на мужика. Мы это в два счета… Чик-чик — и зарплата вдвое.
Почесал рабочий затылок.
— Не годится. Наложишь на мужика налог — разоришь сельское хозяйство. Разоришь сельское хозяйство — голод будет. Голод будет — перестанет крестьянин покупать городские товары. А для нас это дело неподходящее. У нас с мужиком должна быть смычка.
А очкастый так и вьется:
