администрации нарпита клепки не все оказались налицо.
1926
Беременный мужчина*
На дорожной конференции Северной делегатка Кулаева, выступив в прениях по докладу дорздравотдела, указала на случай в вологодском приемном покое, где вследствие перегруженности работой врач в больничном листе поставил рабочему диагноз — «беременна».
На линии врачам приходится обслуживать в сутки до 150 человек.
— Следующий! Что у вас такое?
— У меня, товарищ доктор, нога болит.
— Нога? Давайте ее сюда. Покажите. Тэк-с. Сейчас я ее смажу йодом. Готово. Можете идти.
— Товарищ доктор! У меня болит правая нога, а вы намазали левую.
— Ерунда! Следующий!
— Зубы…
— Сейчас! Открывайте рот. Которые? Где мои щипцы? Раз-раз — и никаких зубов!
— Ой, батюшки! Да не то! Зубы, говорю, у моего Ваньки начинают резаться, так я…
— У Ваньки? Зубы? Давайте сюда Ваньку. Где мои щипцы? Которые зубы? Ну-ка, посмотрим. Очень странно: никаких зубов нету.
— Так они ж еще режутся.
— Режутся? А почему режутся? Как режутся?
— Режутся и режутся…
— Безобразие! Обратитесь в милицию, если режутся, — она расследует. А мне некогда. Следующий! Что у вас, гражданин?
— Не гражданин я, товарищ доктор, а гражданка.
— Все равно. На что жалуетесь?
— На тошноту жалуюсь. Опять же все время на солененькое тянет. Живот будто потяжелел.
— Живот, говорите? Примите касторки — всякий живот как рукой снимет, гражданин.
— Не гражданин я, а гражданка.
— Все равно. Дуйте касторку. Следующий. Что у вас, гражданка?
— Живот у меня… только я не гражданка, а гражданин.
— Это не важно. Который живот? Покажите! Где болит?
— Вот тут.
— Гм… Явная беременность… Через две недели придется вам, матушка, рожать.
— Так… я ж… не матушка… я мужчина…
— Ерунда! Не задерживайте. Все вы мужчины… Следующий!
— Товарищ доктор! Я извиняюсь, но все-таки это мне довольно-таки странно. Может, не беременность?
— Вот вам и странно. Сказал, что беременность, — значит, беременность. Нечего, нечего, матушка. Умела замуж выходить, умей и рожать.
— Так я ж… извините… холостой…
— Тем более. Надо было своевременно в загсе зарегистрироваться. А теперь пойдет волынка насчет алиментов. Следующий!
— Товарищ доктор! Как же это так: мужчина — и вдруг рожать! Нету таких пролетарских законов, чтоб трудящемуся мужчине средних лет полагалось рожать дитё! Не могу я с этим фактом помириться!
— Не задерживайте. Следующий!
— Что же мне теперь делать, несчастному? Чем же мне придется кормить моего малютку?
— Грудью кормить будете, известно чем. Следующий!
— Какая же у меня, извините, грудь? Так себе, одна видимость. Из нее не то что молока, даже чаю не выдоишь.
— Ладно, выдоишь. Некогда мне с вами возиться! Следующий!
— Так я же…
— Следующий! Нету у меня времени с вами, гражданка, возиться! Сто пятьдесят человек больных в приемной дожидаются. Не задерживайте! Приходите через две недельки рожать. До свидания. Сле-ду-ю- щий!
Шутки шутками, товарищи, но при такой нагрузке врачей нетрудно и до того докатиться, что весь мужской персонал на транспорте начнет рожать.
Тогда, чего доброго, всякое железнодорожное сообщение в республике прекратится.
Уж лучше бы какой-нибудь соответствующий мужчина раз навсегда родил мероприятие по разгрузке линейных врачей от непосильной работы…
Тогда бы всякую мужскую беременность как рукой сняло.
1926
История заела*
— …Прежде чем перейти к отчету о деятельности нашей страхкассы, я коснусь истории и значения ее. В капиталистических странах…
Так начался отчет страхкассы месткома станции Рязань.
— Товарищи! Прежде чем перейти к отчету о деятельности нашей родной рязанской страхкассы, я слегка коснусь истории и значения страхкасс в историческом аспекте.
В зале раздался тяжелый вздох.
— Да, дорогие товарищи, именно в историческом аспекте. Как нам известно, институт страхкасс ведет свое начало из глубины седой древности. Еще во время всемирного потопа, по дошедшим до нас протоколам, на ковчеге имелась страхкасса, которая…
— Никакого всемирного потопа не было. Это опиум и выдумка попов!
— Не скажите, товарищи! Смотря через какой аспект посмотреть. И очень даже просто, что всемирный потоп действительно имел место… Итак, на ковчеге определенно имелось отделение госстраха, и товарищ Ной был не кто иной, как заведующий этим отделением. Пока, конечно, ковчег плавал сорок дней и сорок ночей по воде, дела страхкассы шли довольно прилично. Отчисления поступали вполне аккуратно и своевременно. Отчетность велась образцово. Даже в местной стенной газете старика Ноя ни разу не покрыли за все сорок дней и сорок ночей. Редкий случай! Однако как только ковчег попал на сухое место и остановился, делишки страхкассы пошатнулись. В первый же день старик Ной отлучился с плавучего предприятия в город, попал в грузинский подвальчик «Арарат» и пропил с туземным населением всю наличность ковчеговской страхкассы. Так как в ту эпоху еще не существовало, к сожалению, уголовного кодекса, то хитрому и безнравственному старику удалось благополучно избежать показательного процесса и…
