Только ты смотри, вовк, сиди под столом смирно и за ради бога не рыпайся, потому что я тебя добре знаю: пока ты голодный, ты тихий, а как накушаешься, так сразу вылезешь из-под стола и начнешь спиваты. Не дай тебе боже! Потому что тогда ни тебе, ни мне не сносить своей шкуры». Вовк поклялся страшной клятвой, что будет сидеть под столом смирно и тихо, давал святой истинный крест. И не удержался. Как только наелся, сейчас же вылез из-под стола, сел посреди хаты, посмотрел на гостей и сказал: «Хочу спиваты».
— Это уже конец сказки, — спросил Гаврик, — или же с тем вовком еще будет какое-нибудь дело?
— Не. Еще не совсем конец. Еще его будут убивать вместе с его дружком котом Васькой, — ответил рассказчик красавец унтер-офицер. — А ты что за человек и как сюда попал?
— Я уполномоченный, — сказал Гаврик.
— Так я и сгадал. До нашего берега что ни прибьет, то либо уполномоченный, либо делегат. От кого уполномоченный: от самокатчиков? — спросил унтер-офицер, косясь на кожаную фуражку Гаврика.
— Не угадал. От военно-революционного комитета, солдат Черноиваненко. А вы кто?
— Караульный начальник от 2-го гайдамацкого куреня.
— Так вот, вы мне, товарищ, как раз и нужны.
— Об чем речь? — строго спросил караульный начальник и застегнул воротник шинели на крючки.
— Слухай здесь, — сразу переходя на дружеский тон, доверительно, даже с некоторой нежностью в голосе сказал Черноиваненко. — Вчера наши представители сговорились с вашими представителями, что вы добровольно и мирно сдаете нам свои посты, а мы сегодня приходим со своим караулом, а ваши хлопцы не хотят сменяться. Тебя как звать?
— Василий.
— Так что же это, Вася, получается? Льете воду на мельницу помещиков и капиталистов? За кого вы стоите?
— Мы стоим за народ, за крестьянство, за Центральную Раду.
— Чудак человек, какая же она, твоя Рада? Народ? И где она находится? Ее давно уже сбросили! — воскликнул Гаврик. — Теперь, с конца декабря, есть Украинское советское правительство, и никакого другого. Так называемый Народный секретариат. Слыхал?
— Ну, слыхал. Какая разница?
— Разница та, что Центральная Рада — это власть помещиков и капиталистов, а Народный секретариат— власть Советов рабочих, крестьянских, солдатских и матросских депутатов.
— Очень может быть.
— Так в чем дело? Давай, Василий, обойдемся без кровопролития. А то получается нехорошо: мы в октябре совершили в Петрограде переворот, взяли Зимний, все государственные учреждения, арестовали Временное правительство, вышибли Керенского и всего потеряли ровным счетом десять человек с обеих сторон.
— А ты считал?
— Считал. Если хочешь знать, я сам брал Зимний. У меня мандат подписан лично товарищем Лениным.
— А ну покажь.
Гаврик быстро — помня, что надо ковать железо, пока горячо, — расстегнул шинель, вынул из кармана гимнастерки потершуюся на сгибах бумагу, бережно ее развернул и приблизил к глазам караульного начальника беглую, разборчивую подпись синим канцелярским карандашом: В. Ульянов (Ленин).
— Верно. Очень может быть, что и так, — сказал караульный начальник, после чего бумажка пошла по рукам и когда возвратилась обратно, то Черноиваненко уже не сомневался, что бой выигран.
— Ну, так как же? — спросил он. — Давайте по-товарищески, по-братски произведем смену караулов. Или, может быть, подеремся? Вы за Центральную Раду и за царского генерала Щербачева, палача и контрреволюционера, а мы за власть Советов и за Ленина? Так или не так?
— Что скажешь, караул? — уклончиво ответил Василий, которому уже самому смертельно надоело воевать и хотелось домой, в Вознесенский уезд. — Как, хлопцы, будем сменяться чи не будем? — спросил он караульных.
— Почему же не смениться? Можно и смениться, — послышались рассудительные голоса. — Только надо знать, какие будут со стороны революционного комитета условия.
— Условия такие, — поспешил ответить Гаврик, чувствуя, что победа уже в кармане, — немедленная демобилизация — раз; увольнение в запас — два; железнодорожный литер до станции назначения — три; все виды денежного, вещевого довольствия, также приварок и прочее, что полагается, за два месяца вперед на руки — четыре.
— Это подходяще, — послышались голоса.
— Стало быть, решение принимается?
— Постой, — подумав, сказал караульный начальник, по-хозяйски сведя над переносицей свои красивые, бархатные брови. — Ты не это… не то самое… Как насчет оружия?
— Оружие сдадите под расписку военно-революционному комитету для передачи частям рабочей Красной гвардии, — быстро ответил Гаврик и еще не договорил до конца, как понял, что совершил грубуйг ошибку.
— Э, ни! — сказал караульный начальник. — Це не той… Це выходит еще хуже, чем с тем котом Васькой, который послухал вовка и пустил его в хату.
— Сдавать оружие мы не согласны, — послышались голоса караульных.
— Нема дурных возвращаться на село без оружия!
— Винтовки не сдадим!
— Да и шашки не сдадим!
Довольно равнодушные до сих пор лица караульных вдруг оживились, глаза сердито заблестели, папахи упрямо полезли на лоб.
— Бачь якой! У самого на поясе наган, а мы сдавай оружие!
— Це, громадяне, провокация!
— Без оружия земли не поделишь!
— Не согласны. Видели мы таких быстрых!
— Цього не буде!
— Давай лучше мы тебя самого будем разоружать. А ну, снимай наган!
И уже несколько бурых мужицких рук с желтыми ногтями потянулись к Гаврику.
— Но! — сердито сказал он, подходя к окну. — Рукам волю не давать. А то я сейчас три раза пуляю в белый свет, как в копейку, и ваших нет!
Он решительно вынул из кобуры револьвер.
— Смотри, якой вин моторный, — не без некоторого даже удовольствия сказал красавец караульный начальник, любуясь Черноиваненко-младшим. — Маленький, а злой! Ты нас своим револьвером не пугай. Мы добре пуганые. Ты один, а нас, бачь, сколько. Мы тебе в два счета задницу набьем и выкинем за ворота.
— Еще неизвестно, кто кому набьет. Вот сейчас дам сигнал своему отряду… А ну, отойдите от двери!
— Постой, — сказал унтер-офицер. — Ты чего все время дергаешься, как будто у тебя в… шило? Мы тебе по-товарищески говорим, как представителю, что без оружия нам идти до дому нема никакого расчета. Можешь это понять?
— Могу.
Гаврик спрятал наган в кобуру.
— Вы бы так и сказали, а то сразу начинаете хватать человека руками. Я к такому обращению не привык. Не хотите сдать оружие — как хотите. Оставляйте его у себя.
— Вот это другой разговор!
— А чем вы поручитесь?
— Святой истинный крест, — с чувством сказал Гаврик и проворно перекрестился.
