снег сгребли в высокие кучи, и теперь он послушно дожидается утренних тяжелых машин. Ни единого дуновения ветерка, снег замер на крышах, укрыл голые ветви деревьев, укутанные брезентом машины.
Пусто. Мертво. Только изредка, с легким шелестом, ночное такси. Какая тоска… Как одинок человек на земле… Неужели ничего больше не будет? Сейчас, в этой глухой настороженной тьме, все неважно: любимое дело, студенты, статьи и друзья, даже мама и Галя. Даша одна на всем свете, а за окном такая безмерная тишина…
Она ежится, как от холода, хотя в доме тепло, торопливо зажигает бра, подарок Светы и Жени, накидывает на плечи халат, ходит от окна к двери, снова ложится, гасит свет, пытается отогнать неожиданный цепкий страх: «Я спокойна, я совершенно спокойна». Тренингу неделю назад учил Игорь — упросил встретиться, отчаянно старался быть интересным, как мог, развлекал.
Сидели в кафе, отстояв предварительно очередь, Даша, сочувствуя, слушала: видела, Игорь страдает, плохо ему с молодой женой, но и жалеть не было сил, все ушло на тревогу за Галю, еще — в ожидание.
— Понимаешь, Дашунь, — Игорь несмело коснулся ее руки. — Сейчас многие так спасаются, тренингом — от бессониц, тревог, нервных срывов…
— И ты? — рассеянно поинтересовалась Даша.
Игорь запнулся, но соврать не смог.
— И я. От бессонниц… Там, в жаре, плохо спится.
«Я спокойна, я совершенно спокойна…» А может, надо было поехать? Может, ничего б не случилось? Попили бы чаю, посмотрели книги, и Андрей отвез бы Дашу домой. А если б так, то это хорошо или плохо? Раньше, лет двадцать назад, хорошо, конечно, — считает порядочной и серьезно относится, — а сейчас все сместилось. Нет, он не должен был ее приглашать!
Даша не в силах лежать как положено — неподвижно и прямо, закрыв глаза, вытянув руки вдоль туловища. Она в третий раз резко дергает шнур бра, пьет снотворное, от которого старательно отвыкает, читает какой-то роман, ничего в нем не понимая, забывая тут же, и к утру засыпает.
Грохочет, летит в пустоту поезд. Она стоит у окна, рядом с нею Вадим. Рвется с полей теплый ветер, треплет, сечет Вадькины волосы. Страшно и весело — поезд летит в пустоту, — но они снова вместе и несутся куда-то к морю и солнцу, к хмельному, в цветах и травах, воздуху. Пронзительно свистит паровоз, еще и еще, звенит его свист в ушах — ах, какое огромное, бешеное, какое молодое счастье!
— Даша, Даша, — мама трясет ее за плечо. — Ты что, не слышишь? Телефон, Даша!
Екатерина Ивановна снимает трубку, передает дочери.
— Кого это бог послал ни свет ни заря?
Сквозь недавний, с синим прозрачным воздухом, с грохотом и полетом, сон, сквозь тяжелую от невыспатой пилюли голову, через треск и помехи, издалека — глухой, сдавленный голос Жени.
— Даша, прошу, поезжай к Свете, побудь пока с ней… Нет, не из дома, скажи, что на днях заеду, все объясню.
— Женя, подожди, что случилось?
На том конце вешают трубку.
— Дашенька, что?
— Ничего, мама. Я — к Свете, оттуда на факультет… Да какой там чай, некогда!
Брюки, свитер, машинально бусы на шею, сапоги, шубка, капюшон на голову, что еще? Ах да, сумка.
— Даша, папку забыла! — Екатерина Ивановна выскакивает за дочкой на лестницу. — Скажи, что-то с ребятами?
— Нет, все в порядке, я позвоню…
Еще темно на улице, пуст продрогший за ночь троллейбус. Даша вжимается в ледяное сиденье, старается согреть его своим телом. Ничего не приходит в голову, никаких нужных слов, да и неясно пока, что случилось, что сказано Свете? Может, не сказано главного, просто поссорились? Чего не знаю, того не существует… Позиция труса, а может быть, мудреца? «Не надо, не говори ничего, — заклинает она Женю, — Пусть Света не знает!» Так и не решилась с ним Даша поговорить.
Света лежит на диване, укрывшись с головой одеялом, Даша сидит рядом. В комнате холодно — распахнута настежь форточка, — как-то вдруг пусто.
— Света, ты ребят будишь во сколько?
Света молчит.
— Светик, ты ела? Поставить кофе?
Света рывком садится, проводит рукой по спутанным волосам, говорит лихорадочно, быстро, глядя блестящими глазами мимо Даши, в стену:
— Он обманывал, давно, сам сказал, что давно, спал с ней и со мной, жил здесь и там. Зачем? Постой, нет, постой, зачем он врал? Чего он боялся — что пойду в партком?
— Хотел, наверное, разобраться?
— Ах, разобраться!
Света вскакивает, ходит, почти бегает по комнате. Даша берет со стула халат, набрасывает ей на плечи, но Света передергивает плечами, будто халат жжет тело, и он падает на пол. Даша хочет халат поднять, а Света топчет его ногами — розовый, воздушный, привезенный Женей из Югославии.
— Света, не надо! Отдай!
Дашу пугают ее расширенные пустые глаза. И вдруг в глазах — что-то осмысленное. Света поднимает халат с пола, рассматривает, мучительно хмурясь, изо все сил стараясь вспомнить нечто неясное, ускользающее, с этим халатом связанное. И вспоминает — медленно, потрясенно.
— Он отсыпался, а я разбирала его чемодан. И там внизу, под всеми вещами, — сумка, у нас тогда югославских не было… Я спросила потом, а он сказал, что это так, передать кому-то… Даша, что это? Это было же год назад! Даша, какая я идиотка!
Света рушится на диван, рыдает, затыкая себе рот подушкой, колотит по постели сжатыми кулаками, мотает головой от нестерпимого унижения. Даша бежит в кухню, пузырек с валерианкой закручен намертво, она подставляет горлышко под струю горячей воды. Руки дрожат, капли считать невозможно. Даша бухает чуть ли не полфлакона, бежит назад, к Свете.
— Светик, милый, выпей, нельзя же так!
Света отталкивает Дашину руку, вода плещется на пол.
— Пей! Пей, говорю!
Запрокинув Светину голову, Даша заставляет ее выпить остатки.
— Ложись, я сделаю кофе.
— Даша, не уходи, — цепляется за нее Света.
— Я только кофе…
— Не уходи…
— Ребят будить?
— Что? Ах да, буди, только сюда, слышишь, сюда не пускай! Там, в холодильнике, эти, ну как их… ну эти…
— Найду.
— Холодно, Даша.
— Сейчас заварю чай, согреешься. Лучше чай, правда?
Даша закрывает форточку, поднимает с пола теплое одеяло, укутывает в него Свету. Потом идет в соседнюю комнату, будит ребят, кипятит воду, варит сосиски.
— К маме нельзя, она заболела.
— А отец?
— Ушел на работу.
— Так рано? — Дима смотрит Даше прямо в глаза.
— Так рано.
Наконец-то спровадила!
