– «Если хочешь, я спою – слушай…» – снова поддел он девушку.
– Тебе мало?
– Не, все понятно. Но – что конкретно?
Ольга жестко собрала губы в линеечку.
– Из принципа неопределенности Гейзенберга следует, что существуют нижние границы пространства и времени; для времени – это атомный хронон или квант, исчисляющийся в десять в минус двадцать третьей степени секунды; из общей теории относительности следует существование метагалактического хронона – двадцать в семнадцатой степени секунды. Человек в ощущениях пространства и времени отражает параметры всех уровней существующего мира – сознательно или бессознательно… А значит, может выйти психическим переживанием на такой уровень постижения, с которого и прошлое, и настоящее, и будущее предстают в виде параллельных прямых и находятся для человека как бы в его теперешнем настоящем… Теперь понятно, Корсар? И – конкретно?
– О да. Как автомат Калашникова. Хотя «принцип неопределенности Гейзенберга»…
– Но это – есть! Это – существует!
– Да ладно, не кипятись ты так, Ольга. Существует – и хорошо.
– А ты шлангом не прикидывайся бoльшим, чем есть. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Так лучше?
– Так – много лучше. Теперь – вообще все сошлось.
– Ничего у тебя пока не сошлось. И иронизируешь ты, Корсар, зря.
– В этой жизни ничего не зря, но многое – напрасно.
Глава 23
– Как ты из казино ушел… живым? – спросила Ольга.
– Лучше было бы – наоборот? Стать зомби с красными белками глаз?
– О чем ты?
Корсар прикрыл веки, под них снова будто насыпали песку.
– Тебе правда интересно?
– Скорее – любопытно.
– А я – живой?
– Похоже, пока – да.
– Умеешь ты приободрить, Белова.
– Стараюсь.
– И ты по-прежнему не хочешь бежать отсюда куда глаза глядят?!
– Пока – нет. Так как?
– Что?
– Ты из казино ушел. Кто-то остался?
– Да. И работал я в основном
Ольга кивнула, глядя прямо перед собой:
– Да. Ты не соврал. С мортидо у тебя все в норме.
– Их было четверо.
– И – только?
– Нет еще – в тонированных авто. Но уже – неживые.
– Снова снайпер?
– Он. Ангел-хранитель. – Корсар пристально посмотрел на Ольгу: – Или – Ангелина-хранительница.
– Тупой ты, Корсар, хоть и культуролог, – хмыкнула Ольга. – Ангелы – они бесполые!
– Типа – духи?
– «Типа того», раз ты опять затеял – в «чиста пацана» играть.
– Нет, хватит. А выводы делать пора. Мне позвонили на «береженый» мобильный, так? Когда я был у тебя в гостях. Ночью. И – назначили рандеву. Так?
– Так. Я помню мелодию Моцарта.
– Откуда и как покойный Иван Ильич выяснил номер, что был зарегистрирован на покойного же Илью Иваныча, но умершего годом ранее, – это я даже разгадывать не собираюсь…
– Да уж не надо, пожалуй. А то впадешь в черную меланхолию – возись потом с тобой.
– Но…
– Но?
– Вычислить, где находился абонент, пока я болтал с Иваном Ильичом, – могли?
– Могли.
– Обязаны были. И сердце мне вещует, что таки вычислили!
– Да ты что!
– Но никого на съемной квартирке Оленьки Беловой – не обнаружили. – «Где же ты и где искать твои следы, как тебя зовут – никто не может мне подсказать…» Что скажешь?
– А что тут сказать? Подсел ты на Джо Дассена. Сколько лет тебе было во времена пика его популярности? Пять? Семь?
– Ольга! Не сбивай меня!
– Ну да: у тебя есть мысль и ты ее думаешь. Так?
– Уже не думаю. Уже сформулировал.
– И – готов изложить?
– Конспективно. Ты знала «профессора изящных искусств»! И это – не предположение! Это – факт!
– Иван Ильич Савельев?
– Да! Это он вызвал меня! И он, я думаю, руководил всем действом…
– Если он руководил всем и всеми – кто же тогда убил его самого? – приподняв бровки, с простоватым выражением «записной блондинки» спросила Ольга. – А главное – кто отдал приказ на это?!
– Вот это я и хочу у тебя узнать, Белова!
– Да? – Ольга пристально посмотрела в глаза Корсару, произнесла почти шепотом: – Митя, ты действительно этого хочешь?..
И Корсар вдруг почувствовал, что что-то стало происходить с ним – странное… Влажные глаза притягивали, как океан в период прилива, а зрачки словно расширились, заполняя собою все и превращая пространство – в ночь, но не черную, а полную мерцающего сиренево-фиолетового света… И он услышал голос, похожий на голос Оленьки и – другой…
– Будущее всегда отбрасывает тень на настоящее… И только чуткие сердцем, трепетные душой и одаренные младенческим разумом, не замутненным ничтожеством века сего, способны это будущее провидеть… Вот и вся тайна – и человеческая, и мирская, и божественная… И вы способны узнать правду о своей душе… И вдруг усомнитесь, ваша ли это душа, – столько там будет… всякого. Музыка исцеляет душу… Тем, у кого она есть.
…И Корсар – услышал музыку… Она доносилась откуда-то издалека, с далекого берега, на котором он никогда не был: синее море, скалы, желтый песок, в котором замерли на века и тысячелетия фигуры богов и богинь: бронзовые греческие, мраморные римские, каменные, оставшиеся от недолговечного сталинского ампира… И – музыка. Щемящая мелодия о времени лета напоминала о том, что и это лето минует, как прежние…
…Странное дело… Может, оттого, что у нас восемь месяцев в году зима, и слякоть, и темень, мы и годы считаем по летам?.. И оттого так они помнятся – каждое по-своему, и оттого так жалко любого уходящего лета, даже того, в котором ты никогда не был и, наверное, никогда уже не будешь…
…Корсар слушал и – слышал… Теперь – другую мелодию, из давнего-давнего детства… Когда сидел он на укрытой ветвями желтеющего шиповника аллее и – ждал… Неясные томления еще только теплились в его груди – томления о той жизни, какая будет или может быть… Или о другой жизни, которой так никогда и не случится – потому что родился он не в то время и не там…
…И ему вдруг стало жалко себя и своей бездарной и одинокой жизни… И того, что никто и никогда не узнает о том, какой она была и чего в ней никогда не случилось… Невдалеке была как бы та самая набережная, но теперь по ней уже были настелены мостки – поверх засыпанных богов, и уже слонялся отдыхающий люд с целью пьяно убить время и сбежать от скуки повседневности, что поджидает их дома, да
