– А сами?
– Нас осталось двое. Всего двое. Я и Волин.
– Подождите, а «конница из-за холма»? «Чапаев» ваш – где? Если уж противники понаделали себе гоблинов со змеиными зрачками, то где – ваша гвардия, несокрушимая и легендарная?!
– У нас – нет.
– Вы что,
– Вовсе нет. Просто привыкли решать проблемы простыми средствами.
– С помощью знакомых политиков? Военных? Руководителей спецслужб?
– И так тоже. Всегда получалось.
– Почему теперь не получилось?
– Увлеклись… исследованиями. И – упустили ситуацию.
– Тогда остается, говоря высоким штилем… героически погибнуть?
– Митя, твои шутки…
– Да какие шутки?! Я слышу по грохоту очередей – «врагу не сдается наш гордый «варяг», академик Волин. Но – насколько его хватит?
– Бог знает. Нужно уничтожить документы. Все. Тогда
– В этой жизни ничего не зря, но многое – напрасно.
За разговором они дошли до узкой лесенки, ведущей наверх. Но сверху в подвал не лился никакой свет: просто отсветы от пулеметной стрельбы – экономные, в несколько выстрелов очереди, были частыми и, как показалось Корсару, очень «конкретными».
– А ведь он строго прицельно бьет, – озадаченно сказал Корсар.
– И «сверхспособности» тут ни при чем. Просто в сорок втором он оборонял Сталинград. Вот с таким вот «дегтяревым».
– Зачем ему было
– Так карта легла, – улыбнулась одними губами Ольга. – Бывает.
Корсар втянул по лесенке ящик; в каменном пакгаузе, он же – «лаборатория алхимика», он же – «долговременная огневая точка», все «нужное» уже было сложено в кучу таким образом, чтобы сгореть без остатка… Ольга тщательно вырывала газеты из толстых «корочек» с надписью «дело» и, взлохматив, укладывала в грудки. Потом – пошла кругом, поливая все бензином. А все сработанное из иного материала – дымящейся кислотой.
Неожиданно в одну из стен пакгауза ударило разом несколько гранат, одна за одной; кирпич выдержал, пошла трещина, в нее нападавшие вогнали еще безоболочечную гранату, получился проем, сквозь который не только снайпер, но и просто хороший стрелок мог положить здесь всех.
Корсар мельком огляделся, приметил пулемет Калашникова, знакомый ему до последней шпонки, свой АКСУ забросил далеко за спину, установил сошки: раз уж вы, ребята, сами позаботились о приличной амбразуре, то и получите по счетам… Он дал длинную, патронов в десять очередь по приближающимся к пакгаузу черным фигурам. Экономить патроны смысла не было: у стены был ящик со снаряженными дисками и рожками – на сто и сорок пять патронов соответственно. Стреляй – не хочу!
– Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой… И смертный бой ведем за честь родной страны… – услышал он хрипловатый, но очень наполненный и неожиданно красивый баритон Волина – между треском очередей, подхватил:
– Пылают города, охваченные дымом, гремит в седых лесах суровый бог войны!
Корсар приник к прикладу и выдал прицельную, но щедрую порцию свинца по попытавшимся подняться и, прикрывая друг друга огнем, продвинуться вперед фигурам…
Потом замер, дважды крутнулся, как угорь на сковородке: сначала выбросив обратно успевшую залететь в пробоину «слезоточивую» гранату, потом – «обрубив концы по флангам»: те нападавшие, что решили, что они в «мертвой зоне» и пулеметной огонь их не достанет, встали, почти в полный рост и – были срезаны, сметены жестокими, кинжальными очередями – в упор!
– Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Ни жалости, ни сожаления Корсар не испытывал; не испытывал даже того сурового азарта, что был, когда они с Буровым из засады встречали караван духов… Сейчас было что-то другое. Будто он на самом деле не просто работал – воевал с врагами своей Родины и – за будущее своей Родины. Впрямую. Как на Великой Отечественной.
– Из сотен грозных батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину – огонь! Огонь!!!
Еще одна коробка патронов расстреляна вчистую; Корсар быстро поменял магазин, почувствовал на себе взгляд, обернулся. Ольга смотрела на него пристально, так, словно старалась запомнить навсегда… И еще – у Корсара было ощущение, что такой ее взгляд он просто… помнит. Наверное, ему нужно было подойти к ней, сказать что-то ободряющее, но он понимал, что их положение – всех троих – практически безнадежно. Если даже Сашка Буров сумел где-то затаиться и ударит с тыла – его сомнут и расстреляют в течение минуты-двух. Такое впечатление, что нападавших было не менее полуроты: полновесной, укомплектованной, «без дураков». И пока они не расколошматили два оконца и двоих защитников пакгауза – только по собственной торопливости и нерадивости или спешке их руководства.
И еще – Корсар увидел, как обугливаются груды документов под дымящейся кислотой – серной, соляной, – этого он определить не мог… И еще почувствовал запах бензина – все вокруг было залито им: действительно, он вытекал из обширной цистерны-резервуара, а вовсе не из канистр… В канистрах, как понял Корсар, была та же кислота и предназначалась она не для уничтожения бумаги.
«Все», – возникла в мозгу Корсара фраза, да так и застыла чеканно, не желая уступать место никакой иной мысли, понятию или образу. «Все, все, все…» Словно в подтверждение этому предчувствию в амбразуру легко влетела осколочная граната из подствольника, закрутилась на полу волчком… Одним прыжком Корсар смел Ольгу на пол, накрыл собой; взрыв в замкнутом помещении ударил по перепонкам, осколки с воем пронеслись над их телами, вгрызаясь в кирпичные стены… Волин грузно упал с высокого табурета, осколок располосовал плечо и руку… Несколько пуль веером вонзились в потолок, выбивая из сводов кирпичную труху… Кое-где занялись ручейки керосина, но огонь отчего-то двигался лениво, как бы нехотя…
Они так и встали; Дима продолжал обнимать девушку – легко, бережно. Ольга с Волиным обменялись мимолетным взглядом, но Корсар этого не заметил. Наоборот, ему стало отчего-то спокойно. Полностью. Никакой неопределенности, никаких неясностей не осталось… А губы сами собою шептали молитву, какой научила Корсара бабушка Маруся, когда ему и четырех годков от роду не было: «Ангеле Божий, хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя: ты мя днесь просвети, и от всякаго зла сохрани, ко благому деянию настави, и на путь спасения направи».
Ольга вдруг прильнула на мгновение к Корсару, обняла, невесомыми пальцами опустив ему что-то плоское во внутренний карман кожаного реглана, мягко коснулась губами щеки, прошептала в самое ухо:
– Прощай, Митя… я так и не смогла тебя забыть… И ты – помни…
Он хотел что-то ответить, но горло отчего-то перехватило, а в следующую секунду он уже летел вниз по лесенке – от резкого, сильного толчка Ольги, – в подвал, из которого они так недавно поднялись…
Немного оглушенный падением, он поднял глаза и увидел, как над ним закрылся тяжелый металлический люк. Потом – услышал странный шелест, и сквозь щели в люке увидел блики яркого и яростного огня – почти белого, подобного молнии… Ни о чем не думая, он побежал пригнувшись по подземному ходу, но увидел вал малинового пламени, несущийся ему навстречу со стороны дома; Корсар замер, метнулся в какой-то едва заметный боковой проход, протиснулся кое-как, замер, вжавшись в стену… Огненный смерч заполнил собою всё пространство… Зажмурившись, он почти не дышал. Да и нечем было дышать, кроме огня и гари… смежив ресницы, плотно прикрыв сомкнутые веки рукавом и предплечьями, Корсар видел прямо перед собой огненно-желтые яркие круги… И словно слышал топот тысяч и тысяч конских копыт, сотрясающих собою землю…
Глава 40
…Кони неслись наметом, сшибая желтые солнышки одуванчиков. Топот тысяч и тысяч копыт, казалось, сотрясал саму землю… Повозки, телеги с пленницами и с добычей – все это осталось где-то
