— Но и не пугает?
Девушка только пожала плечами:
— Чего бояться раньше страха, верно?
— Ну да, ну да… Как вещает здешняя народная мудрость: будет хлеб, будет и сало. — Маэстро помолчал, глядя в морскую синеву. — О твоих незаурядных способностях из оставшихся в живых знали только три человека: Гончий, я и Лир.
Ему как раз по силам скроить такую схему, как одновременное устранение двух авторитетов.
— Зачем это ему?
— Дьявол разберет. Для таких, как он, больше мути — больше рыбы. Одного он не учел.
— Чего?
— Случай. Меня. Я поломал или осложнил первую операцию, и теперь…
— Влад, а может быть, ты все усложняешь? И нет здесь и близко никакого Лира? Я помню, ты хотел разыскать его, чтобы отомстить за ту, давнюю гибель твоих друзей…
— Моих бойцов.
— Ну, бойцов… Просто… может быть, это у тебя…
— Навязчивая идея?
— Ну, вроде того. — Аля помялась, но произнесла-таки то слово:
— Одержимость. И ты все усложяешь. А на самом деле — все просто как день: ты случайно попал в разборку, меня случайно подставили в Южногорске…
— Аля, ты изучала диалектический материализм?
— Нет.
— Жаль. Согласно сей марксистской лженауке, цепь случайностей есть не что иное, как закономерность. А в таком деле, как прицельная стрельба по авторитетам из всех видов оружия, случайности ни с того ни с сего не возникают.
Аля промолчала, понимая, что переубедить этого человека ей не удастся, да и… да и вполне возможно, он действительно прав. Потом произнесла едва слышно:
— И теперь… теперь ты кинешься искать Лира?
Маэстро рассеянно смотрел на море, и лицо его было безмятежно-спокойным.
— Нет. Он сам нас найдет.
Четыре часа езды по жаре измотали Алю Егорову совершенно. За это время они дважды останавливались, покупая воду, сигареты и шоколад. Маэстро был молчалив и сосредоточен. Вел он машину по едва приметным дорожкам, а то и прямо по целине; он сразу объяснил Але, что встреча с вооруженными представителями власти, которые вполне могли работать на людей Ландерса и Батенкова, не сулит им ничего доброго: Маэстро был хорошо вооружен и навыков в обращении со стреляющим железом не утерял, но «огневой контакт» с властями может создать такое количество дополнительных проблем… Да и удача не всегда на стороне смелых. На нее можно надеяться, а вот рассчитывать… Везет в этой жизни не всем, не всегда и не во всем.
— Маэстро, — несмело произнесла, выслушав его, Аля. — А может, мы просто сядем в поезд на какой- нибудь маленькой станции и покатим до самых столиц? В Княжинск или в Москву?
— Ты так и сделаешь, девочка. И скроешься, заляжешь на самое донышко так, чтобы тебя не нашел никто.
— И никогда?
— В смысле?
— Ну, спрячусь, и сколько мне так сидеть «старушкой-пенсионеркой»?
— Пока все не успокоится.
— Влад, а как я узнаю, что все успокоилось? Маэстро не ответил.
— И почему тогда ты не сделаешь так же? Будешь ловить Лира на блесну под названием «Блестящий Маэстро»? — Девушка помолчала несколько секунд, решительно свела губы:
— Я поеду с тобой.
— И получишь пулю.
— До сих пор не получила.
— Пуля — дура. Ее может получить кто угодно и когда угодно. И это не зависит от уровня профессионализма.
— Да? А от чего зависит?
Глаза Маэстро затуманились, но лишь на мгновение; потом он бросил коротко и безразлично, но у Али не осталось сомнения, что он лукавит:
— Случай.
— Случай?
— Да.
— «Ни с того ни с сего кирпич на голову не падает». Да и… любая случайность есть лишь часть закономерности. Не твои слова? Ты даже науку как-то хитро обозвал… Диалектический материализм.
Маэстро пожал плечами:
— А я идеалист.
— Влад, я думаю…
— Девочка, думать ты можешь все, что угодно, а вот решать буду я.
— Почему?
— Когда пули станут ложиться совсем густо, я, вместо того чтобы воевать, стану думать, как уберечь тебя.
— По-моему, я доказала, что не беспомощна.
— До поры. Все до поры.
— Влад, но почему…
— Ты не воин. Твое дело — любить.
— Мне… мне кто-то это уже говорил… — Пусть на мгновение, но взгляд девушки стал близоруко- беспомощным. — Мне это говорил Олег.
— Гончий прав. Поэтому ты сядешь в поезд и уедешь. С твоими проблемами я разберусь сам.
— Это дискриминация.
— Это жизнь. Мужчины должны охранять ее, женщины — продолжать.
— Да? И кто это решил?
— Бог.
Маэстро замолчал. Просто гнал и гнал автомобиль. Единственным собеседником Али стало радио. А оно развлекало девушку сначала жалобным воем про геройских снегирей, потом — пессимистическим ревом недодолбаной стервы, стонущей на грани истерики: «Нелюбовь… Нелюбовь… Нелюбовь…»
Самыми мелодичными и жизнелюбивыми из раскручиваемых музыкальных опусов и казусов были старенький:
«Утекай, в подворотне нас ждет маньяк!» — и новенький:
«Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай, убили негра!» Ритмы сливались, били по мозгам, и отупение, вызванное усталостью и жарой, становилось навязчивым, долбило жутковатой какофонией звуков и слов… Порой, как глоток среди зноя, попадались и гармоничные мелодии, но стоило Але вслушаться, как она узнавала в «отечественном» шлягере «Там за туманами, дальними странами…» щемящую мелодию итальянца Нино Рото из «Крестного отца». Впрочем, то, что почти все расейские «стары» и «старлетки» без ущерба для совести и с прибылью для кармана брали чужое, Алю волновало мало: это в проклятом капиталистическом окружении использование не своей интеллектуальной собственности трактуется как банальная кража. Для наших же безголосых, безволосых и беззубых «старов» присвоение чужих мелодий можно считать и «гуманитарной помощью».
Ну вот, снова этот уродский рефрен! Дебилизацию подрастающего поколения поставили на поток. Все это и есть не что иное, как зомбирование: подростки и сочувствующие уже реагируют не на слова, не на мелодию, а на тысячи раз повторенную фразу; начинают дергаться в такт, входят в транс… «Давай вечером умрем весело — будем опиум курить… Давай вечером умрем весело…»
Аля резко крутанула ручку настройки… Вступительные аккорды песни уже отзвучали, мелодия заполнила
