– Хуже…
Возвращаюсь в авто, слыша вслед недоуменное Толиково: «А чего хуже-то бывает?..»
…В квартиру Сашки Регента поднимаемся по лестнице. Гунн разумно рассудил: лифт слишком замкнутое пространство для нас двоих. Если он и успеет выстрелить, я успею прыгнуть… До этажа доехали бы два остывающих «жмурика» с признаками насильственной смерти.
Гунн держится на достаточном расстоянии.
«Цель – это цель. И – ничего больше…»
Но уж это – кому как…
Открываю дверь, прохожу в квартиру. Тело Регента там же, на кровати, прикрытое простыней. Труп крепыша – в углу.
– Кто-то здесь играл в войну, – спокойно констатирует Гунн. Внимательно смотрит на компьютер:
– Так где дискеты?
Открываю шкаф-секретер и широким жестом хозяина сокровищ провожу вдоль четырех заполненных дискетами рядов.
– Здесь.
Искать нужные, не зная ключа-кода, Гунн может всю оставшуюся жизнь. У Регента получилось бы быстрее. Много быстрее. Вот только его нет. К тому же гений и злодейство – две вещи несовместные…
– Показывай.
Гунн стоит в дальнем конце комнаты. Руки – в карманах, на рукоятках пистолетов.
– Одно «но», Герцог. Моя жизнь тоже чего-то стоит. По крайней мере для меня. Нужны гарантии.
– Гарантия у меня одна – честное слово.
– И ему можно верить?
– Да. Я такой же, как и ты, – произносит Гунн, глядя мне прямо в глаза.
«Только другой». – думаю я.
Вытаскиваю из ряда дискет три нужные. Вставляю в дисковод – тот, что для лазерных дисков- накопителей. Набираю ключевое слово: «Гудвин».
Проходит с полминуты, и на экране появляется название файлов. Информация распределена по видам деятельности: «Политика», «Бизнес», «Армия», «Разведка»…
Есть даже «Спорт». Другое обслуживание – по регионам стран СНГ.
– Для входа в файлы нужны специальные коды? – спрашивает Гунн.
– Нет.
– Я буду называть, а ты – показывай. Выборочно.
– Ага.
Гунна можно понять: он боится, что ему подсунут «куклу». То есть я мог переписать отдельные части информации на другие дискеты. Мог бы. Если бы имел время.
Работаем мы минут двадцать. Я скинул пиджак, и все равно жарко. Рубашка липнет к спине…
Какие люди, в каких чинах!..
Гунн ближе не подходит. Ну да, он никогда не жаловался на зрение…
– Что в остальных двух?
– Тоже информация. Частью научно-исследовательская. Частью – на людей…
– Показывай.
Меняю дискету.
Пальцы бегают по клавишам.
Спина – мокрая.
– Третью, – командует Гунн.
Показываю. – Все. Сейчас. Если я ошибся – мне конец.
Удар в спину горяч и остр, словно раскаленный штык. Падаю лицом на стол, чувствую, как сознание меркнет, и в мозгу мерцает только одно слово: «Жалко…»
Гунн наблюдает, как на рубашке Дронова, слева, расползается красное пятно.
Опускает кольт.
– Ты ошибся, Додо. Этот патрон был не крайним. Он был последним.
Обтирает платком рукоятку, подходит к трупу крепыша, вкладывает револьвер ему в руку.
Подходит к стулу, на котором застыл Дронов.
– Сегодня не твой день, Додо. А скорее всего, и не твой век.
Аккуратно берет две дискеты, тянется за третьей – достать из дисковода…
От удара под колено падает на пол. Вскакивает, словно мячик, бросается на вставшего со стула Олега. Встречный удар Дронова, жесткий, кулаком в лицо, попросту отбрасывает Гунна в конец комнаты. С размаху он падает затылком на батарею отопления, и тело его безжизненно сползает на пол. Стекленеющие зрачки безразлично отражают свет.
Дронов подходит, прикрывает мертвецу веки.
– Если сейчас не мой век, то не твой – и подавно.
Боль в спине жуткая. Пуля засела где-то между ребер, а тридцать восьмой калибр – это тебе не изюминка.
Выхолощенный патрон осечки не дал. Но шкуру мне попортил. Больше всего я боялся двух вещей: Гунн выстрелит в голову, эта пуля череп просто не пробьет, и тогда он добавит из чего-то более существенного. Например, из «вальтера» или «тишака». Вторая – что он сразу применит пистолет. По непонятной мне причине Гунн всегда терпеть не мог именно револьверы.
За меня было несколько обстоятельств. Я предположил, что снова работать «запаленным» стволом Гунн не станет, если можно использовать другой. А ситуация как раз располагала: наличие трупа крепыша со сломанной шеей и принадлежность кольта мне. Понятно, алиби это ему не создавало, зато «разводило концы», путало ситуацию – а какой профессионал этим не воспользуется, если есть возможность?!
Ну, а третье… Именно потому, что Гунн не выносил барабанное оружие, я рассчитывал, что он не заметит разницу в отдаче от выстрела выхолощенным патроном. Единственно, в чем я не сомневался, так это в том, что он выстрелит.
Так и вышло. Ну и слава Богу. Вот только с выводом о его аристократических предках я погорячился.
Сознание я потерял лишь на секунду, да и то – от болевого шока. Ну да тоже на пользу: рухнул башкой на стол вполне натурально…
Если кто посмотрит на меня сейчас со стороны, то решит, что оно ко мне не вполне вернулось… Я методично кладу на бок стул за стулом и обламываю у них ножки ударом ноги. А из обломков складываю костерок. В центре комнаты.
Поливаю спиртом «роял» из литровой бутылки, извлеченной из бара. Сверху укладываю дискеты. Все три.
Чиркаю кремнем.
Пламя совершенно прозрачно. Лишь иногда язычки окрашиваются алым и голубовато-сиреневым.
Лакированные ножки занимаются почти сразу.
Сажусь на пол. Оставшийся спирт разбавил водой из-под крана. Жидкость тепловатая, ну и хрен с ней. Пью прямо из горлышка, сколько хватает дыхания.
И – смотрю на огонь.
Кто бы мог подумать, что десятки миллионов долларов будут гореть так буднично.
Зато – красиво.
Дверь вылетает с одного удара. Люди в касках, бронежилетах и масках, ворвавшиеся в квартиру, обнаруживают в ней пьяного окровавленного субъекта, лежащего у костра и распевающего заплетающимся языком пионерские песни. Этот субъект – я:
Будь готов всегда во всем, Будь готов ты и ночью и днем, Чем смелее идем к нашей цели, Тем скорее к победе придем!
Нет, что ни говори, в нашем детстве было что-то хорошее…
– Не двигаться!
Тупо смотрю на наставленный на меня ствол укороченного «Калашникова».
