— Ничего.
— Ага, «ничего». А то я тебя не знаю. И голос хриплый. У тебя что, простуда?
— По жизни.
— Слушай, да ты напилась!
— Да…
— Что случилось, Алька?
— Ни-че-го. Ровным счетом.
— Ты одна?
— Я всегда одна…
— Я сейчас спущусь. Поняла?
— Хм…
— И не хмыкай! Если не откроешь — дойду до Кузьмича и сделаю как сказала!
Выставлю дверь к чертовой бабушке! Поняла? Ты меня знаешь.
Девушка положила трубку на рычаг. Снова взяла бутылку и основательно приложилась. Смотрела на стекло в дожде, пока мелодично не пропел дверной звонок. Поднялась с постели, отомкнула защелку, повернулась и побрела в комнату.
Настя вошла в прихожую:
— Глебова, ты чего нагишом слоняешься? На девушке действительно не было надето ничего, кроме белых носочков. На вопрос она никак не отреагировала — возможно, она его даже не услышала. Молча вернулась в комнату и рухнула на кровать.
Настя, крупная энергичная шатенка лет двадцати семи, двинулась следом, села в кресло перед низким столиком, взяла бутылку, понюхала:
— Сладкие вина — сладкие грезы… Чего пьешь-то, а?
— Мускат.
— Я не о том.
— А-а-а… — апатично отозвалась девушка. — Будешь? Настя сморщила чистый лоб…
И пить ей в такую рань не хотелось… Но девке надо помочь.
— Буду. А чего попроще есть?
— Смотри сама.
Настя подошла к открытому бару.
— Да тут уже и смотреть нечего. — В баре оставалась бутылка лимонной водки и квадратная емкость с шотландским виски — в этой плескалось на донышке, едва-едва.
Настя окинула быстрым взглядом комнату. Нет, мужчин здесь не было, бар Алька расфурычила сама. Сколько же она выпила, мама дорогая!
— Глебова, ты чего, в «синеглазки» решила заделаться по ускоренной программе?
Девушка лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене.
— Так и будешь бревном лежать?
Молчание.
Настя передохнула. Это что же должно было случиться, чтобы девку так развезло? И не от спиртного — по жизни? Вот блин!
— Ладно, хочешь лежать — лежи. Но с подругой-то за компанию выпьешь? — решила она переменить тактику.
Настя ловко откупорила маникюрным ножичком бутылку водки, прошла на кухню, вытащила из морозильника простую эмалированную кружку, полную полупрозрачного льда, одним ударом выкрошила два огромных куска, бросила в толстостенные бокалы, плеснула водки, едва-едва, воровато оглянулась на дверь, долила водой прямо из-под крана, вернулась в комнату.
— Кушать подано. Дерябни с дорогой подругой, — протянула девушке стакан.
Та выпила равнодушно. Поставила стакан у кровати. Он неловкого движения подушка упала на пол. На простыне лежал пистолет.
— Ото! — Настя одним махом опорожнила стакан, успев пожалеть, что плеснула себе слишком мало водки, взяла оружие за ствол, посмотрела, чуть сморщив носик, брезгливо, словно продавщица бутика «Валентине», обнаружившая в фирменном белье лежащую там промасленную шестеренку трактора «Кировец». — «Возьмем винтовки новые, на штык флажки и с песнею в стрелковые пойдем кружки…» — пропела она хрипло. — У тебя чего, детство заиграло?
Ленка подобрала подушку, накрыла «мелкаш», легла на спину, глядя в потолок остановившимся взглядом.
— Глебова, да прекратишь ты молчать?! Пьешь как ломовая лошадь, ствол под подушку заныкала… Не, я никогда не разделяла твоих спортивных увлечений, приличной девушке совсем не обязательно уметь стрелять, ей нужно иметь мужчину, который просто исключит всякую возможность баловства с оружием, будь оно по делу или без… — Настя замолчала на секунду, потом произнесла серьезно:
— Ты кого отстреливать собралась, а? Что случилось?
Глаза девушки наполнились слезами, она закусила губу, но не произнесла ни слова.
— Вот что, девка! Если…
— Погоди, Настя… Лучше… Лучше, если ты уйдешь.
— Почему это?
— Они могут прийти когда угодно.
— Кто — они?! Колись давай! Я тебе боевая подруга или где?
— Ты все шутишь… А тут что-то очень серьезное. Боюсь, и твой Женька нам не поможет. Да и… Никому не нужны чужие проблемы.
— Это мне решать: поможет, не поможет. А проблемы… Если мы перестанем помогать друг дружке, то вымрем. Как стадо дебильных мамонтов.
Настя налила себе водки, сморщила нос, выдохнула и выпила по-мужски, махом, запила теплой кока- колой, вытянула из пачки сигарету.
— Можно хуже, но некуда. Никакого сервиса в ваших апартаментах, девушка. — Закурила, выдохнула дым. — Рассказывай. И никуда я не уйду, ты меня знаешь!
Аля не замечала, как слезы катятся по щекам. Настя поглядела на подругу внимательно, вздохнула… Надо же, как девку припекло!
А Лена смотрела в потолок и не думала ни о чем. С Настей Сергеевой ей вдруг стало совсем спокойно. Была она совершенным исключением из всех и всяческих правил женской дружбы: независтлива, незлословна… Может быть, потому, что, будучи старше на целых десять лет, восприняла когда-то Лену так, как взрослая кошка воспринимает отданного под ее опеку котенка.
…Глебовой было четырнадцать, когда три года назад она поселилась у бабушки Веры, и первое, что она сделала, — это подралась во дворе. Попросту разбила носы двум рослым стриженым пацанам, хотя и ей тоже досталось. Они вмиг почувствовали, что явление русоволосой, стремительной и улыбчивой пацанки может стать прямой угрозой их безусловному лидерству в этом старинном, затененном тополями дворе.
В тот день Ленка вышла во двор, заспешила с ведром к мусорным бакам… Путь ее проходил в аккурат мимо лавочки, где в мирной летней тени лениво припухали три паренька и Валька Кукушкина с Надей Гадалкиной — в дворовом лексиконе их давно переименовали в Несушкину и Давалкину.
Несушкина, кою природа к шестнадцати годам щедро одарила безразмерной грудью, густыми рыжими волосами и простоватым, усыпанным веснушками лицом, колыхнула под майкой могучими прелестями, брезгливо сморщила покрытый тройным слоем тон-крема купеческий носик-пуговку и произнесла:
— Плоскодонка… И корма — хоть доски стругай… — Она отвернулась, всем своим видом показывая свое отношение к этой ошибке природы: «ни сиськи, ни письки, и попка — с кулачок».
Но ребята, похоже, так не считали. Худенькая, длинноногая, стремительная девчонка словно летела над землей, чисто промытые льняные волосы струились в теплом ветерке, и ребята на нее просто загляделись. Да и новизна:
Несушкина и Давалкина стали давно вроде как дежурно-безотказным вариантом, и «новье» было воспринято как надо. Надька Давалкина первой заметила этот взгляд, покраснела от злой досады: как раз вчера она сумела-таки заарканить Мишку Бодухина, по кличке Бодун, и претендовала в отличие от
