искать меня в дурдоме номер один придет в голову разве что сумасшедшему; таких в «структурах» не держат. Хотя —, кто знает…
В дверь громыхаю, как и положено новенькому русскому, подкатившему к дверям на «сорока штуках баксов с колесами». Впрочем, если рассудить здраво, эти стены, отстроенные в конце прошлого века, видели вся-кое… Как гласит заголовок одного фильма: «Вам и не снилось». И слава Богу.
Дверь открывает заспанная тетка весом центнера на полтора в засаленном халате. Позади нее маячит фигура не менее заспанного санитара.
– Чего грохочешь ночью! С ума сошел? – Выражение маленьких глазок на словно студнем налитой физии располагает к строго деловому общению.
– Мамаша… Я к корешку, проведать… у «мамаши» глаза вылезли из орбит, увеличившись до размеров крупной черешни.
– Ах ты, говнюк! Да я щас тебя самого в смотровое сдам, будешь грохотать!..
– Видно, тетка распознала нюхом что я не мент, а на крутого – «прикид» не тот: оружия и экипировки я поднабрал у Князя на все случаи жизни и смерти, но оставил в машине, а вот о такой мелочи, как килограммовая цепь на шее, не спросил.
Теперь – придется расплачиваться. Деньгами.
– Мать, не баклань! Сказал, корешка проведать надо, усекла? Недосуг мне! – Полтинник зелени, который я вытащил наобум из плотной пачки, «засветив» заодно пушку за поясом, дабы у санитара не возникло нездоровых мыслей об экспроприации, произвел целебное, почти экстрасенсорное действие на тетку. Остатки сна слетели разом.
– Сынок, дак сразу бы так и говорил! Кто нужен-то?
– Тор.
– А имя бы…
– Да Тор – он Тор и есть. По осени поступил. Я б сразу и навестил – да далекохонько находился.
– А-а-а… Сынок, а Тор твой – из алкоголиков или из шизиков?
– Шировой он.
– А-а-а… Так это в седьмом отделении. Хотя если уже с осени и все здесь – значит, прописался. У слабоумных искать надо. Все ж фамилия его как, я по списку посмотрю…
– А хрен его… То ли Торопцев, то ли Торосов…
– Поищем, сынок, поищем… – «Мать» послюнявила палец и стала листать страницы толстой амбарной книги, извлеченной из шкафа, лакированного еще при вступлении в должность Никиты Сергеевича Хрущева, а может, и раньше…
– Нету Торопцева… И Торосова нет… Из наркоманов осенью много поступало, да по весне повыписались, как «травка» пошла… А кому невтерпеж было да сухой кумар крутил – еще в феврале-марте подорвали… Но мы их боле не возьмем – что ж за свинство: кормим их тут зиму, поим, а они – подличают, в бега бегут в твое дежурство! Разве ж это по-людски?..
– А какой он из себя, этот Top? – заинтересовался санитар, закуривая «Винстон». Сей сорт сигарет говорил, что перед нами не рядовой медицинского фронта и не пролетарий его же: последний, в случае хороших «подъемных» от больных и их родственников, курил бы «Мальборо» или «Кэмел», как все…
– Здоровый, рыжебородый, волос такой жесткий, если не обрили… – Трудно описать человека, которого никогда не видел, но, судя по отзывам Али, Top – мужчина колоритный и вряд ли затерялся в недрах отделений…
– Это у которого двух зубов напередке нету?
– Два года назад были…
– Два года назад пчелы были с гуся, а жало – с хрен… И каждая по три ведра меда давала за один надой! – хмыкает санитар, сплевывает сквозь щель в передних зубах…
Судя по всему, новую специальность он освоил после лечения здесь же… Мир «дурки» противоречив и многообразен – такая констатация сделала бы честь и Паустовскому… Вот только мне профессию менять поздно. Да и не получится.
– Проводишь? – спрашиваю эскулапа, пододвигая к нему ближе другую бумажку с портретом генерала Гранта. Вообще-то полтинники за такие услуги – круто, ну а кто сказал, что мы невысокого полета гуси? Тем более, что мельче купюр у Князя не было.
– Запросто, – кивает санитар, аккуратно, отработанно-профессиональным движением прошуршав купюрой, и, убедившись в ее подлинности, запрятав во внутренний карман халата. – Пошли. В пятом он сейчас. Торкаев его фамилия.
Альберт Торкаев. Погоди, только телогрейку накину – свежо ночами.
– Я на колесах.
– В смысле?
– На машине, – поправляюсь я: слово «колеса» в «дурке» обозначают не автомобиль…
– Тогда прокатимся, – резонно резюмирует санитар.
Отделение номер пять встречает нас молчанием наглухо задраенных дверей, словно весь одноэтажный корпус слишком застоялся на грешной земле и с минуты на минуту готов отчалить в пучину вод…
Ломиться Миша – так звали санитара – не стал. На кнопке звонка он выдал сложную, не поддающуюся расшифровке радиограмму. Однако «на том конце» его поняли. Дверь открыли без вопросов.
Открывший санитар был худ и тщедушен, как одиннадцатилетний подросток, правда, росточком – с восьмилетнего. Судя по всему – буйных в отделении нет.
Вернее… Художественные фильмы создали у граждан превратное представление о работе санитаров в психушке: никого сами они давно не вяжут, полов не моют и хозработами не занимаются. На это есть особо доверенные «психи»: кто от армии косит, кто – от тюрьмы, кто – алкоголик, кто – наркоша «на договоре», то есть с уговором не бежать, а честно отбыть срок и работать за чифирь…
– Мишара, заходи! – Санитар был явно навеселе, но скорее всего – не от водки. Мазнул по мне взглядом, сразу притих.
– Человеку Торкаев нужен.
– Поговорить или как?
– И так и так, – отвечаю я.
– Не сегодня.
– Чего?
– На аминазине он.
– Ну не на сульфе же! Побудишь…
– Мишара, я не понимаю, кого ты привел… Движение я даже не засек – угадал. Раньше, чем оно произошло. Двое ребят выросли на крыльце неслышно, по их мнению… Первым в нос получил «отделенный». Мишару двинул локтем левой в селезенку – парниша екнул и осел. Когда я прыжком развернулся к коротко стриженным ребяткам, они уже поняли, что силы не равны: бездарное «перо» китайского производства и заточка отечественная против «кольт спешиал» да еще и с глушителем на стволе – не канают. Но заблуждался, как оказалось, я сам. За двумя отморозками стояли трое вполне серьезных мужчинок: ствол «ака-эм-эса» смотрел на нашу живописную группу вполне укоризненно, а судя по взгляду его хозяина, он смел бы нас всех единой очередью не замешкавшись.
М-да… Мир «дурки» не только противоречив и многообразен, но еще и многообразен и противоречив! И Паустовский мне здесь не помощник… Но – паузу держу.
– Ты кто будешь? – спрашивает один; лица его я не вижу.
– Человек.
– Чей?
– Князев.
– Не похож ты на братуху.
– Под Князем люди разные ходят.
– Как подпишешься?
– Рассмотри тачку.
– Тачка как тачка. Сейчас на таких только ленивые не ездят.
