– тот и живет, а у ленивых – оно завсегда «зубы на полке»…
– Так, по-твоему, что, люди дурня валяют? Поутру – все на работу бегут, а как зарплату получать – что? Кукиш с маслом! – не соглашается Игнатьич.
– Не перевирай. Я ж говорю – от хозяина! Возьми веденеевский колхоз – не нарадуются!
О Веденееве я уже слышал. В трех районах и в областном Велереченске есть магазины – их так и называют, «веденеевские». Отовариваются в них охотно: продукт дешевле, свежее… Да и с землей колхозу повезло: чистая от радиации, голландцы специально приезжали, замеряли, потом соглашение подписали: маслозавод и сыродельню строить. Колхоз, правда, уже не колхоз – акционерное общество, и хозяин ему – Константин Васильевич Веденеев, тридцати девяти лет…
– А за кого, к примеру, тот Веденеев проголосует? – спрашиваю я.
– Известно за кого… За коммунистов. И все село его также – две с половиной тыщи душ.
– А не забоится? Ну как раскулачат?
– Это кого? Костьку-то? Раскулачить? Да он сызмальства в райкомах сидел секретарем… Да и грамотный, на кривом мерине не объедешь.
– А вы за кого? – спрашиваю редактора.
– Я… Да все за них проголосуют.
– Почему?
– При них порядок был. Надоело людям безвластие-то…
– Это при Горбатом – порядок?
– А ты его к коммунистам не причисляй. Предатель он. Оборотень. Одно слово – Мишка-меченый. И вся его клика – такая же. Вы ж там на Москве сидите, не знаете, что ли? – Игнатьич смотрит на меня пытливо, внимательно. Такое ощущение, что для того, чтобы протрезветь окончательно, ему не хватает грамм ста…
– В смысле?
– Одна там шайка-лейка. Масоны. Решили нас под себя поработить, вот и поработили. Выбираться теперь надо.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – комментирует Карповна.
– Да? Еще предки наши говорили: попасть в кабалу, А что такое кабала? Это и есть ихнее жидомасонское учение. – Игнатьич наливает себе лафитник и дергает одним махом. – Ты посмотри в телевизор: только и есть, что Хейфицы, Крамеры и прочие… И все комментируют, и как нужно – выворачивают. И в правительстве, и вокруг Президента – они же вьются! Сначала Америку под себя подгребли, теперь – нас хотят!
– Что, в Америке тоже масоны?
– А то как же! «Права человека» – это и есть права евреев. А мы для них не люди, а так, гои… Сейчас умные люди много про это книжек пишут, а власти наши – что? Молчок! Заодно потому что! Ты герб американский видел?
– Обязательно.
– Ну?.. – Игнатьич смотрит на меня настойчиво и требовательно.
– В смысле?..
– Какой он?
– Орел. С двумя лапами и одной головой.
– А над головой у него что?
Честно говоря, не помню я, что у американского орла над головой. Но уж точно не шапка Мономаха.
– Наверное, звездочки. По числу штатов.
– Да-а? Э-эх вы, сидите там на Москве, всякую глупость в газетах пропечатываете… – Главред долил остатки водки и снова выпил. – Может, еще за бутылочкой?…
Ларин тихо улыбнулся, достал из сумки очередную емкость. Чай – он и есть чай.
– Вот это по-нашему… – Главред задумчиво пережевал корочку хлеба. И выдал:
– Звезда Давида у него там. Шестиконечная. Уразумели?
– Где?
– Да над башкой у этого орла американского.
– Ну и что? Одни любят арбуз, другие – свиной хрящик. Была бы у этой птички над головой пятиконечная – нам что, жить бы легче стало?
– Да ты не понимаешь!.. – Игнатьич машет рукой в сердцах. – Просто если вы там не понимаете, то чего уж остальным… Или – боитесь?
– Кого?
– Сионистов, кого же еще! Они ж сейчас везде расселись – и в валютных фондах разных, и в правительстве… Распродают Россию-то! И ООН эта хваленая – ни гугу… Как сербов православных бомбить – нате вам пожалуйста, как по Багдаду – тоже, с дорогой душой, потому как мусульмане и арабы всякие – евреям главные враги и есть! А наши сидят, ручонками разводют: общечеловеческие ценности – то, общечеловеческие ценности – се…
– ООН как раз признала сионизм формой расизма и расовой дискриминации.
– Да ну?
– Ага. Двадцать лет назад, в семьдесят пятом, на тридцатой сессии Генассамблеи.
– Ну… Это они нарочно. Для отвода глаз. Я думаю, и войну в Чечне они затеяли…
– Да? А зачем?
– Да чтоб с мусульманами нас, значит, рассорить. Вот Хусейн – завсегда за нас был… Вообще от евреев – вред один в мире. ГУЛАГ нам создали тут – раз. Как Сталин за них взялся, так его отравили – два. Сейчас нас поразвалили – три.
Чтобы тащить, значит, все было сподручнее… А этот рыжий… прихватизатор…
Знай, все им за бесценок распродает… У нас тут трех парней посадили – ящик водки по пьянке из магазина уволокли, а этого разве посадит кто? Все – одной масти…
– Олег Владимирович, а что на Москве-то слышно, когда ту войну-то чеченскую прикончат, а? – спрашивает Карповна.
Пожимаю плечами…
– Да концы, известное дело, все в Москве схоронены. А то в Тель-Авиве да и в Вашингтоне том – не дознаться. Ничего, люди все видют, не без глаз.
Проголосуют, – горячится Игнатьич.
– За Жилиновского?
– А за кого же еще! Этот за русских стоит! При нем порядок будет, уж точно!
– Хм… Так ты вроде против евреев, а Жилиновский – …юрист, по отцу-то…
– А у них это не в счет! Вот если б мать была… А мать у него – русская! А как думаете, ребятки, вылезет Россия-то?
– Как Бог даст.
– На Бога надейся и сам не плошай!
– Это – как водится.
– А я, стыдно сказать, уже и не верю ни во что… – вздыхает Надежда Карповна. – Хотя и иконки дома, еще от родителей, а… Недавно сестре троюродной, в Велереченске она живет, сына прислали из Чечни… Всю службу там отвоевал… Уж как она убивалась, пока служил – каждый денек в церковь ходила да свечки ставила… И уж ждала, ждала… Осенью уволить должны были, а все держали – менять некем… А тут – уже и документы все получил, да попросили последний раз в наряд, значит… Броневик ихний на мине подбило. Сережка, сын, значит, выскочил чего-то, тут его пулей и убило. Насмерть. В последний денек…
Осиротели родители… На похороны я ездила – «чеченцев» много пришло, проводить, значит… А тут – ветеран какой-то, с Отечественной, видно, на могилку к кому пришел проведать… Подошел к ребяткам-то, спрашивает одного:
«А что, сынок, страшная война в той Чечне?»
«Самая страшная война, отец, та, на которой ты подыхаешь».
Господи, как ребят жалко…
