– Так кто ты такой?
– Олег.
– И все?
– Моей маме было достаточно.
– Вот что, Олег. Разговор в таком тоне у нас не пойдет.
– Да? – Я почувствовал прилив злости и уставился мадаме в красивые карие глаза единственным черным зрачком. Она опустила взгляд, произнесла нервически, неожиданно перейдя на «вы»:
– И прекратите
А никто
Извечный русский вопрос «что делать?» тоскливой занозой завис в извилинах. Ответ на него был еще народнее и непосредственнее: «Будет хлеб, будет и песня».
И тут, как в том анекдоте, Зоркий Сокол заметил… Ну да: у мадам все было на месте: и глаза, и стервозность, и бабья деликатность, вот только… предохранитель. Кто-то, видать, впопыхах демонстрировал ей сей убойный ствол, забыв уточнить, что предохранителей у «спенсера»
– Вот что, девушка. Ты допрежь времен волну не гони и не требухти попусту, – услышал я, как со стороны, свой авторитетно-глухой баритон, полный не-повторимого очарования от обилия великорусских идиом. – Кофейку мне налей, без нервов, тогда и посудачим ладком, – добавил я веско, а закончил уж совсем матеро: – Убивать я тебя пока не буду, но и ты воздержись. До выяснения.
Мой краткий монолог произвел нужное впечатление: пусть на минуту, но дама растерялась. Потом покраснела разом, схватила шпокалку, провизжала нервно, дергая стволом:
– А ну, заткнись!
Ща! Мне порядком поднадоела вся эта комедия в стиле «Мата Хари и юнец», я рывком двинул из-за столешницы, оставив на табуретке зацепившуюся невесть за что патрицианскую тогу.
– Ой! – вскрикнула барышня, раззявив руки, словно действительно была старорежимной гимназисткой и обнаженных мужчин видела только в цветаевском музее изящных искусств в мраморном варианте. Я мигом прыгнул к ней, одним движением выдернул из побелевшей руки, палец которой давил с силой спусковой крючок, страшный «громобой», скомандовал:
– И не стой женой Лота, красавица, дай морскому офицеру накинуть на чресла что-нибудь подобающее!
Железная леди выбилась из имиджа вовсе, довольно глупо хихикнула и упорхнула куда-то в комнаты, так и не сообразив, что не ухлопала меня только по мановению конструкторской иноземной мысли, предусмотревшей такой вот случай «на дурака». А я стоял злой и раздосадованный сверх всякой меры: несмотря на то, что жизнь моя всегда была далека от идеала законопослушания и тихого счетоводства, в таком, полностью
Дама появилась неожиданно. Оглядев мою монументальную фигуру в стиле «Железный Феликс в загуле», подала мне новехонький полосатый халат, закрыла лицо руками и начала хохотать. Сначала я заопасался было, что хохот неминуемо примет форму истерики – ничуть: дама смеялась искренне, от души, стряхивая с ресниц набежавшие слезинки. И тушь у нее не потекла: хоть и немного было той туши, самую чуточку, а Франция, сработанная в городе Париже, – не чета ей же доморощенной.
Я же тем временем набросил халат, проверил пистолет, поставил на боевой взвод и опустил в карман халата: происхождение столь редкого, дорогого и высококлассного оружия мне предстояло еще выяснить. Затем налил себе в чашку – как и мечталось, толстенную, белоснежную, – еще не остывшего кофе, присел за стол и не без удовольствия сделал глоток.
Пожалуй, я уже оттаял мозгами, оценил комизм ситуации, но непосредственно и без задней мысли разделить веселье дамы, ставшей такой милой, не мог: лицо после душа и снятия повязки саднило немилосердно, да и еще одна, помимо убойного мушкета, деталь беспокоила, как кнопка в заднице: как-то очень легко фемина сия перешла от суровой напряженности и испуганной внутренней растерянности к залихватскому и разудалому смеху.
А дама тем временем закончила одинокую веселуху и резюмировала:
– Я больше всего опасалась, что вы – бандит.
– Да? А теперь?
– Теперь не опасаюсь.
– Почему?
– Не выговаривают бандиты слово «чресла» и не оперируют сюжетами из мифологии Ветхого Завета.
Ну да. Разумно. Ответ принят. Но вопросов у ме-ня накопилось. Вот только как их: по порядку или по значению? Впрочем, пора и позавтракать. Убьем сразу двух зайцев: и голод утолим, который не тетка, и даму займем привычным занятием, для пущей расслабухи: сдается мне, она все же хозяйка здешних апартаментов.
– Ну, раз все так славно завершилось… Чем кормить будете, барышня?
«Барышня» усмехнулась, но уже невесело, блуждающая улыбка, как у президента Франклина на стодолларовой купюре, заиграла на губах, скрывая, надо полагать, натуру художественную, тонкую и ранимую. Но и решительную притом, порой – опрометчиво.
– Меня зовут Ольга, – произнесла она, закончив немудреную сервировку.
– Ну вот и познакомились. Осталось только подружиться.
– Вы действительно морской офицер?
– В какой-то мере, в далеком прошлом, в другой жизни.
– В отставке?
– В запасе.
Некоторое время я уплетал яичницу с беконом, поджаренную мастерски: с яйцами всмятку, с золотистой корочкой…
– Почему вы назвали меня Рембо? – спросил я быстро, безо всяких «артподготовок» и подобной тому канители, наливая в чашку свежеприготовленный кофе из носика никелерованного кофейника.
– Вы так неслись от милиции…
– Стоп, милая барышня. Давайте по порядку.
– А что тут по порядку? Я наподдала вам своим «БМВ» так, что… Но грохот выстрела я ведь слы- шала…
– Вы сбили меня на машине?
– Да, – сокрушенно вздохнула Ольга.
– Дальше?
